Эта идея становится общим местом. В «Братьях Карамазовых», например, парадокс о характере доказательств наиболее резко выступает в сценах суда над Митей. Он также часто выражается в суждениях хроникера и других персонажей о том, была ли в ночь убийства отперта или закрыта дверь в сад. От установления этого факта, по-видимому, зависело определение виновности или невиновности Дмитрия. Решающим доказательством оказываются показания лакея Григория, основанные на его ошибочных воспоминаниях. Дверь становится важной уликой, той маленькой правдой, на которой основаны большие истины.

Однако многие ли могут вспомнить через несколько месяцев после прочтения романа, была ли открыта дверь? Даже если мы признаем важность этого доказательства, помним ли мы его? О чем свидетельствует эта забывчивость? Не о том ли, что отдельные факты, лежащие в основе теорий, в конце концов могут стать не важны? Должно ли быть так, чтобы эта дверь, будь она открыта или закрыта, играла решающую роль в определении виновности или невиновности Мити? Разве не мог он оказаться невиновен или виновен независимо от установления этого факта, или даже если бы двери вообще не было? Таким образом, дверь становится символом необходимости соответствия факта теории, даже когда и факт, и теория вызывают сомнения. Кроме того, дверь и связанная с ней путаница – указание на то, как трудно ясно вспомнить, распознать вину или ее отсутствие, верно связать воедино ряд событий, идентифицировать доказательства как таковые. Для Достоевского наиболее существенная истина любого дела заключается не в восстановлении в памяти полной «фотографической» картины произошедшего, а в воспоминании, преобразованном, но не загрязненном действием воображения. Писатель признавал, что доказательства сами по себе изменчивы и всегда зависят от окружающих обстоятельств.

Мы видим, что в повествовании, тематике или изображении персонажей подход Достоевского всегда остается ненадежен и амбивалентен, балансирует у различных границ и пределов, что впоследствии было убедительно показано Бахтиным. В этом мире открытая или закрытая дверь в конечном счете не имеет значения.

Для писателя фактические свидетельства менее значимы, чем символические, эпифанические трансформации, которые могут произойти в самый неожиданный момент. Но изображения таких моментов в художественных произведениях, как правило, сопровождаются присутствием каких-то прочных смыслов, которые можно передать другим. В «Записках из Мертвого дома» Горянчиков видит умирающего каторжника Михайлова в кандалах, в «Преступлении и наказании» Раскольников на каторге вспоминает свой страшный сон, в «Мужике Марее» Достоевский воссоздает сцену с участием Марея и самого себя в возрасте девяти лет. В финале «Братьев Карамазовых» Алеша произносит перед мальчиками речь у камня, – все эти сцены, независимо от положительной или отрицательной их окраски, и выражают прочные смыслы, которые можно передать другим, смыслы, связанные с преображениями, обращениями и тем первичным опытом, который Достоевский считал наиболее важным.