Так, уже сам факт того, что речь Алеши к мальчикам в конце романа происходит у камня, напоминает нам не только об апостоле Петре, но и о Моисеевых заповедях, высеченных на скрижалях [Jackson 2004: 239–240, 242, 249]. Хотя эти библейские каменные плиты утеряны или, вероятно, не существовали вовсе, их слова запечатлены в памяти сотен поколений, как и сказанные у камня слова Алеши, которые оставили след в памяти и мальчиков, и нас, читателей. Его слова стали хлебом: они дают радостную пищу и необходимое средство для поддержания жизни. Таким образом, Достоевский использует в романе камни как своего рода символы – нечто твердое, но находящееся в движении. Камень может остаться камнем, а может стать оружием, словом или чудесным образом превратиться в хлеб – он и сама вещь, и нечто иное. Это твердое, но не закрепленное основание.

Таким образом, три вынесенные в заглавие этого раздела слова функционируют по-разному[226]. «Листья» говорят читателю о превосходстве жизни над теорией. «Клейкие зеленые листочки» – что и сам Иван еще молод и «зелен», он сохраняет чувствительность, естественные импульсы к жизни и любви, несмотря на все свои теории. «Дверь» – указание на то, как трудно принять какой-либо факт за доказательство целого. Этот знак не характеризует Дмитрия, а, скорее, указывает на ведущуюся в романе дискуссию о природе улик. «Камень» предполагает врожденный, присущий всем людям потенциал добра и зла, обращения или его отсутствия. Камень остается неподвижен, но подвижна сама метафора камня: превращаясь или не превращаясь в оружие, хлеб, слова – «камень» становится к концу романа фундаментом духовного здания, построенного на неоправданных страданиях и слезах ребенка. Достоевский-поэт использует символы для достижения самых разных эффектов.

Интеллектуальная собственность и духовный плагиат

Интеллектуальная собственность и духовный плагиат

Я уже довольно подробно рассмотрела, как Достоевский использует образ зерна или семян, начиная с «Записок из Мертвого дома» и заканчивая кульминацией этой темы в «Братьях Карамазовых». Рассказ Грушеньки о луковице также занял в этом анализе не последнее место. Семена и луковица символизируют одну и ту же потенциальную способность человека к негативным или позитивным метаморфозам и трансформациям. Кроме того, семена и луковица наводят на мысль об устойчивости повествовательной манеры Достоевского и его основных писательских стратегиях. Оба образа – метафоры, которыми можно описать повествовательную структуру его текстов в целом. Повествовательные слои в них, особенно в «Братьях Карамазовых», напоминают структуру зерна – сердцевина и шелуха. Метафора луковицы с ее концентрическими спиралевидными слоями демонстрирует другие черты повествования: разрезанная пополам луковица кажется состоящей из отдельных слоев, каждый из которых повторяет другие, но на самом деле слои связаны и образуют единое целое. Луковицу можно «размотать» в неразрывную спираль, и потому каждый слой – не только микрокосм целого, но и само целое [Belknap 1967: 39–45, 90–97; Miller 2008: 84–86, 88]. Эти метафоры нарративной ткани произведений Достоевского особенно важны для его последнего романа, потому что именно в нем форма и содержание легко поддаются описанию с помощью обеих метафор – и «семян», и «луковиц».