В наше время, когда вопросы интеллектуальной собственности распространяются на множество потрясающих интерактивных средств, с помощью которых мы можем быстро передавать и получать идеи, эти простые «земляные» образы – семена и лук – обладают особой выразительностью. Ни зерна, ни луковицы не зафиксированы во времени навечно: это нечто живое, способное к возрождению, переменам, трансформации и обращению, – к тому, что Достоевский стремился выразить всеми возможными средствами. Если перифразировать слова старца Зосимы, в произведениях Достоевского собраны семена и луковицы с разных огородов; некоторые из них умирают и пускают корни в нас. В некоем высшем смысле рассказы и романы Достоевского – это тоже «луковки», которые нужно кому-то подарить, использовать и запомнить.

Для достижения нужных ему эффектов Достоевский прибегает к большему, чем многие другие авторы, разнообразию видов повествования. Как отмечал Бахтин и другие исследователи, в его романах широко задействованы анекдоты, газетные статьи, легенды, он прибегает к технике параллельных голосов рассказчиков и ко множеству других приемов. Несмотря на всю эту сложность, при первом головокружительном погружении в текст читатель не замечает ее так же легко, как Алеша – ладонку на шее у Дмитрия. Разнообразные способы повествования подчеркивают то, что любая продолжающаяся письменная коммуникация воспроизводит некий процесс. Об этом писал Дэвид Лодж в важной статье «Роман как коммуникация» (1990):

Роман – это форма нарратива. Едва ли мы можем начать анализировать роман, не пересказав его или не обладания никаким знанием его фабулы или сюжета; это значит не то, что фабула или сюжет – единственная или даже главная причина нашего интереса к роману, а то, что это основной принцип его построения. <…> В этом отношении роман имеет фамильное сходство с другими формами повествования, как чисто словесными – классическим эпосом, Библией, историей и биографиями, сказками и балладами – так и с формами, имеющими невербальные компоненты: например, драмой и кино. Нарратив либо обращен к некоему процессу, то есть к изменению данного положения дел, либо превращает в процесс человеческие проблемы и противоречия, чтобы понять их или справиться с ними. Нарратив создает и удерживает интерес реципиентов, вызывая в их сознании вопросы о процессе, который он описывает, отсрочивая ответы на них. Когда на вопрос отвечают и неожиданно, и правдоподобно, возникает эффект, известный со времен Аристотеля как перипетия или поворот событий [Lodge 1996: 181–182][228].