Соответственно наша вторая посылка такова. Человек, будучи завистливым по природе, может стать подлинным культурным творцом, только если внутри группы завистники в значительной степени обезоружены с помощью некоторых концептов, к примеру посредством религиозных представлений, в результате рационализации неравенства фортуны (идея удачи) или путем создания политическими средствами резерваций для тех, кто выбивается из общего ряда.

Большинство моральных систем и религий, при поддержке которых происходило культурное, экономическое, технологическое развитие и развитие цивилизации в целом, обычно удовлетворяли требованию подавления зависти, возможно, исключительно благодаря интуитивным догадкам и предположениям. Не существует таких моральных и религиозных систем, которые бы санкционировали зависть как таковую, даже зависть одного индивида к другому. Однако клеймя грубые формы зависти, большинство развитых и стабильных нормативных систем (по крайней мере там, где они не были искажены в политических целях) создали многочисленные запреты, ограничения и предписания, однозначно направленные против провоцирования зависти. И эти существующие санкции предусматривают наличие в обществе достаточного числа завистников, которые следили бы за соблюдением правил избегания зависти. Этим объясняется то, что на первый взгляд кажется парадоксом: когда религии, с одной стороны, держат завистливого человека в узде, явным образом вознаграждая в своих аллегориях того, кто способен подчинить себе собственную зависть, а с другой – требуют определенного рода социальной справедливости, близкой к идеалу равенства, что можно объяснить только учетом требований завистников.

Капитуляция перед завистниками

Капитуляция перед завистниками

К несчастью для общего понимания экономической теории, начиная с конца XVIII в. некоторые социально-философские доктрины и сформировавшиеся внутри Церкви представления, укрепившиеся за примерно последние 100 лет, придают исключительное значение удовлетворению и умиротворению зависти, на практике отдав ей на усмотрение создание социальных норм. Этот сдвиг произошел не только благодаря тем публицистам и политикам, которые сами были крайне завистливыми и недоброжелательными людьми, но также благодаря чрезвычайно благородным, независтливым людям, страдавшим от чувства социальной вины. Сомнительно, чтобы эти последние осознавали, что речь идет о сочетании чувства социальной вины со страхом перед изначальной завистью.

С точки зрения этого филогенетического основания представляется объяснимым большой успех манифестов и социально-политических или философских теорий, обращенных к завистникам и направленных против тех, кто достоин зависти. Они взывали к наиболее элементарному уровню человеческих эмоций.