— Юлис сказал, если выдержать три дня, то потом вообще есть не хочется. Актер Теодор Лацис и художник Пурвитис тоже голодали. Звери не едят, если они болеют, — Тамара замечает вопрос на моем лице и улыбается. — Нет, нет, я не думаю, что тебе нужно следовать их примеру. Я просто рассказываю, занятно же. С точки зрения медицины, это ни в коем случае не является признанным методом лечения. И сейчас, когда так много новых, современных лекарственных средств, умереть от голода было бы полным бредом! Да, и ведь умирали, когда в двадцатые голодание вошло в моду. С ума можно сойти.

— И-и… — вдруг вспоминаю, что давным-давно в «Свободной Земле» читал про какого-то джайнистского священника, который поклялся не принимать пищу, пока его братья по вере не прекратят войну. Он голодал триста дней и даже больше. Невозможно поверить. Скорей всего, газетная утка, чтобы позабавить читателей.

— Да, по крайней мере три дня тебе нужно отлежаться. И не таращи глаза! Даже если температура упадет, не вылезай раньше времени. Тебе ясно?!

— А-а…

Вечером, когда Тамара ушла, Рудис принес большую кружку грога. Крепкий. Для надежности закидываю в рот по таблетке аспирина и пирамидона и осушаю кружку. Горячие волны пробегают по телу, на какое-то мгновение приходит бодрость, потом капли выступают на лбу, прошибает пот, а потом наваливается сон.

На следующее утро чувствую себя просто великолепно. Голова свежа, нос не заложен. Однако я, как послушный больной, меряю температуру — 36,7. Но слабость в теле остается. Не так, чтобы обессилел, но хочется еще понежиться в постели. В конце концов, Коля сегодня на меня не рассчитывает, и Тамара вряд ли понапрасну велела лежать. Рудис приносит дрова и растапливает печь.

— Ну, как, выживешь?

— И-и… — поднимаю большой палец и держу его наискосок — еще не вполне здоров, но идет в ту сторону.

— Отлично. Мой грог мертвеца поднимет. Хильда принесет тебе завтрак.

— Э-э! — с этим я и сам справлюсь.

— Лежи, не дергайся. Что твоя докторша сказала?

— У-у…

— Нужно слушаться, иначе никакой оперы. Небось, фрак напялишь?

— Э-э! — зачем мне фрак, если на Тамаре не будет шикарного вечернего платья. Показываю, что веду ее под руку.

— Не понял… Идешь с Тамарой, ясно…

— И-и! — подергиваю свою пижаму.

— А, кажется, понял. Ей нечего надеть?

— И-и… — опять поднимаю большой палец и двигаю им вверх-вниз.

— Картина ясная. Откуда у сестры милосердия изысканный вечерний наряд… Не горюй, что-нибудь придумаем. Она вечером придет?