Солдат тоже видел это падение и с ходу направил свой АКС на сарбоса. Вслед за ним и Сергей. Так же поступили близлежа-щие бойцы. Все уже знали о предательстве афганских солдат…

На царандоевца смотрели пять или шесть автоматов, готовые в любую секунду набить тело афганского офицера свинцом. На-верное, так и произошло бы, если б не молниеносная реакция Кадышева:

— Стоять! Не стрелять! Не стрелять, я сказал! — и уже со словами «я сказал» он, низко нагнувшись, то ли полз, то ли бежал к сарбосу…

— Говори!.. Говори, что произошло, мразь! Говори, я сказал! — начал кричать старлей, схватив за грудки лежащего на спине афганца.

Он дергал его так, что туловище сарбоса не касалось земли,

а голова как-то безжизненно болталась в разные стороны. Но афганский офицер только плакал и что-то лопотал на своем языке…

— Остынь, лейтенант! Отпусти его! — вмешался неизвестно откуда взявшийся Степаненко. — Не видишь, он раненый. Пусть вначале придет в себя.

Но Кадышев уже молча продолжал теребить за грудки афганца, смотря на него свирепым взглядом и скрипя челю-стями… Создавалось такое впечатление, что он просто не мог остановиться… Его воли хватило только на то, чтобы выклю-чить звук, а свою мышечную деятельность он уже не мог кон-тролировать… Капитан, приблизившись к нему, со всего маху ударил старлея по рукам. Царандоевец повалился на землю…

Когда перевязывали сарбоса, то сразу никак не могли до-браться до его раны — на нем было семь или восемь различ-ных одежд. И с виду плотный афганец оказался худощавым, с выпирающими ребрами и проваленной грудью человеком. Осталось загадкой, как он мог прыгать по горам, напялив на себя столько одежды. Первые две бойцы еще как-то сняли с него, ну а с другими не стали возится, просто разрезали их штык-ножом, к тому же царандоевец сильно мешал им своим плачем и причитанием на своем языке.

Кровь сарбосу остановили с трудом. Видно, пуля, пройдя выше сердца, перебила какую-то артерию, но, несмотря на то,