254

что афганский офицер потерял много крови, он был в сознании

и мог говорить. Первое, что перевел солдат-таджик, были его непонятные извинения и просьбы не бросать его. Потом он рас-сказал, как в него неожиданно стрелял его солдат, далее начал говорить о том, что когда они устроили пункт наблюдения на северной сопке, то один из дозорных исчез, и что, скорее всего, это он предупредил моджахедов в кишлаке. Очевидно, солдаты знали об этом, потому как при первых выстрелах все побежали в кишлак, а его чуть не убили…

Не знал афганский офицер, что от неминуемой гибели его спас советский солдат, сержант, переводчик… Но он также не знал, что как один шурави спас ему жизнь, так и другой поставит в ней жирную точку… Когда царандоевец все это рассказывал, Кадышев сидел молча, не проронив ни звука, не задав ему ни единого вопроса. Лишь только желваки бегали на его лице, выдавая его нервное перенапряжение. Как только про-звучали последние слова афганца о том, как его чуть не убили свои, старлей подполз к нему, заглянул ему в глаза и спокойно, тщательно выговаривая каждое слово, спросил:

— А ты что, сука, нам не сообщил, что у тебя сбежал солдат? И тут же, передернув затвор, в упор пустил ему в грудь

короткую очередь из автомата… Сарбос даже не дернулся…

В его глазах отобразилось крайнее удивление… Он как будто замер на мгновение… Потом удивленные глаза его расшири-лись, и царандоевец как-то медленно и протяжно выдохнул… Словно это не воздух выходил из легких, а его душа покинула окровавленное худое тело афганского офицера…

Этот самосуд видели пятеро бойцов и Степаненко. После этой короткой очереди у Пожидаева от неожиданности от-крылся рот. Да и не только у него. Но капитан, не дав толком бойцам осмыслить произошедшее, мгновенно скомандовал:

— Всем занять свои боевые позиции! Продолжить оборону! Выполнять!

Солдаты тут же молча расползлись врассыпную, и непре-кращающаяся стрельба скрыла от их ушей диалог Степаненко с Кадышевым.

— Под суд пойдешь, лейтенант, — вырывая из его рук автомат, спокойно сказал капитан.