Процветали и некоторые вольнодумцы советского театра. Танцевальные театрализованные представления Б. Эйфмана – такие, как «Красная Жизель», – оставались чрезвычайно популярными, а его авторитет в городе повысился благодаря строительству театра, специально предназначенного для его труппы[1136]. Малый драматический театр Л. Додина продолжал выпускать потрясающие спектакли: одним из ярких событий середины 2000-х стала инсценировка романа-антиутопии А. П. Платонова «Чевенгур», где режиссер использовал свой фирменный прием с бритоголовыми фигурами, выползающими из-за полупрозрачной стены. В облицованном плиткой, украшенном затейливыми арабесками, напоминающими ар-деко (а еще больше стиль, который в начале XXI века окрестили «капром» – капиталистическая романтика), и похожем на таинственную крепость бизнес-центре был спроектирован зал для театра клоунады «Лицедеи». Но А. Адасинский, основатель тетра «Дерево», вероятно самый значительный актер, режиссер и хореограф-новатор из тех, кто заявил о себе в период театрального ренессанса конца 1980-х, переехал в Дрезден и бывал в Санкт-Петербурге лишь наездами. «В России сегодня всем правят деньги. Вот если бы большие театры пускали к себе на малые сцены людей со стороны, было бы хорошо. Но это случается так редко – там ведь сидят такие лбы… Молодым не дают дышать. Да, у нас есть некий театральный опыт, но это же все прошлое. Это музей театра», – жаловался он интервьюеру в 2009 году[1137].
Специалист по истории балета, размышляя о роли культуры в постсоветский период, в 2012 году задается вопросом: могли ли виды искусства, требовавшие тяжелого и самоотверженного труда, чтобы достичь невероятных на данном поприще высот («балет был наш Голливуд»), выжить в обществе, где больше не было авторитарного контроля и экономического дефицита?[1138]Если внешне залы Вагановского училища выглядели почти так же, как и в начале XX века, а кропотливый процесс изучения классических па практически не изменился, то внутри царило чувство неуверенности: какой смысл, спрашивала сотрудница училища, бесплатно учить танцоров, которые в конечном итоге будут выступать «в какой-нибудь богом забытой дыре в Австрии или Словакии»?[1139]
6.9. Часть мемориального комплекса немцам, депортированным из Ленинграда, и картинной галереи. Крипта лютеранской церкви Святых Петра и Павла на Невском проспекте. Октябрь 2011
В художественной жизни, в свою очередь, не хватало радикальных новых имен, а вся креативность уходила на создание собственных работ, а не на организацию выставок – таких, например, какие устраивали институт «Про Арте» («Память тела – нижнее белье советской эпохи» и «Советское белье») или Государственный музей истории Санкт-Петербурга в Петропавловской крепости (выставка «Котомания») – эти выставки пользовались особой популярностью у публики. «Про Арте» совместно с Музеем истории города устраивали и более затейливые фотоинсталляции, используя стены туннелей внутри крепости для нагнетания атмосферы[1140]. Еще одно яркое место, запечатленное в памяти города – склеп лютеранской церкви Святых Петра и Павла на Невском проспекте. В этой церкви сохранилась огромная бетонная оболочка бассейна, построенного внутри храма в советское время. Слишком массивный, чтобы его разрушить (это привело бы к обрушению всего здания), колоссальный бассейн просто оставили как есть, а сверху настелили новый пол. Внутри этого двойного пространства церкви и бассейна были развешаны наивные картины: одни – с намеком на религиозное содержание, а другие – в память о депортации петербургских немцев. На свободных стенах иногда размещали временные выставки[1141].