И все же от «повседневной памяти» – была она выражена словами или нет – было не уйти. Совершая покупки в Елисеевском, обедая в кафе «Север» или ресторане «Метрополь», люди одновременно переживали символические встречи с экономическими и социальными структурами определенной эпохи и конкретным опытом данного места. Те, кто вырос в Ленинграде или Петербурге, мысленно сравнивали конкретные пейзажи или отдельные пространства со своими воспоминаниями о них в более ранние времена, в то время как приезжие пытались совместить свою жизнь в этом новом городе с совершенно иным пространственным и временным опытом.
10.3 Стул обретает последнее пристанище во льдах Большой Невки, 2011
Расширенный взгляд на это разнообразное и нагруженное смыслами и опытом место заставляет с осторожностью употреблять слово «советский» в обобщающем значении. Таким образом, текучие и неуловимые и при этом весьма разнообразные проявления памяти о ленинградской культуре вступают в противоречие со склонностью западных исследователей подчеркивать, что в России отношение к прошлому всегда неадекватно и заставляет вспомнить знаменитые сетования П. Я. Чаадаева в его «Первом философическом письме» (1836) на отсутствие в стране памятников или памяти и, как следствие, и самой истории[1604]. Ленинград-Петербург как место, сформированное запутанными и изменчивыми процессами памяти и забвения, показывает нам, что память и реальность культур, обычно рассматриваемых как «другие», могут быть восстановлены только в случае, если мы «забудем то, что, как нам кажется, мы знаем»[1605], заставляя воздержаться от суждений и прислушаться к прошлому – ко всем его многочисленным и противоречащим друг другу голосам.
Источники и принципы их использования
Источники и принципы их использования
В советское время официальная практика «сохранения прошлого» состояла в том, что все сколько-нибудь важные события ревностно документировались. Музеи и такие организации, как ГИОП, вели записи встреч, составляли отчеты и статистические обзоры, списки музейных приобретений. Все эти материалы, согласно стандартным процедурам, также направлялись в партийную, местную и центральную администрации (Ленсовет, Министерство культуры), а затем в государственные архивы. Всевозможным «памятникам» разных десятилетий послесталинской эпохи посвящены в общей сложности тысячи страниц.
При этом работать с таким материалом непросто. В частности, в партийных архивах документация разбросана по множеству различных административных подразделений: отделам культуры, агитации и пропаганды, общего и секретного отделов. Предметные указатели (если они вообще есть) далеко не полны, а само содержание неоднородно и непредсказуемо. С конца 1960-х годов число записей резко сокращается. По-видимому, многие учреждения были обязаны представить материалы в государственные архивы в течение 25-летнего срока (так что последнее регулярное депонирование происходило в 1990 году). В постсоветское время документы передавались бессистемно – если передавались вообще. Большое количество документов конца 1960-х, 1970-х и 1980-х годов, посвященных государственному регулированию деятельности религиозных организаций, было передано правительством Санкт-Петербурга в ЦГА в конце 2000-х, но многие другие области административной деятельности еще не представлены в архиве.