– Да ты и кусок говна возьмешь, лишь бы мне досадить.
– Я знаю, что хорошо для мальчика. – Его губы скривились под щетиной усов. – Ты о себе позаботиться не можешь, не говоря уже о нем. Бля, да ты посмотри, какого извращенца ты из него сделала.
Агнес, оставшаяся без туфлей, наклонилась и прижала мальчика к себе. Пуговицы ее хорошего пальто царапнули его лицо, но ему было все равно. Он уткнулся лицом в ее живот, пытаясь зарыться в ее тело. Его нижняя губа начала дрожать, она вытянулась и приподнялась, как пузырь от ожога. Агнес нежно прижала к его губе большой палец и поцеловала бледную кожу над его левым ухом. Ее слова были теплыми и легкими, как солнце на ярмарочной неделе.
– Шшшш, хватит здороваться у них на виду. Не здесь. Не нужно доставлять им удовольствия.
Она выпрямилась в полный рост, став чуть ниже без черных каблуков, посмотрела на Шага, на карикатурный кордебалет, который жаждал разорвать ее на части.
– Иногда человеку даже не нужно то или иное. Но просто невыносимо, когда этим владеет кто-то другой.
Не сказав больше ни слова, Агнес взяла Шагги за руку и повела через калитку. Велосипедисты-экстремалы орали как резаные, они все еще жаждали крови. Агнес подняла руку, успокаивая их, но они приняли ее жест за приветствие, и вся улица разразилась криком: «Еще, миссис, еще!»
Когда они уселись на заднем сиденье черного такси, ее мальчик, словно потерявший дар речи, смотрел на нее как на призрака. Она обхватила лицо Шагги наманикюренными пальцами, повернула его голову в сторону приземистого дома.
– Посмотри хорошенько. Даст бог, ты больше никогда не увидишь этого жирного ублюдка.
Такси тронулось, она продолжала удерживать сына за подбородок. Шагги видел, как его отец изо всех сил пытается затолкать Миклвайтов назад в коридор, словно запихивает разобранную палатку в рюкзак. Теперь его плечи округло ссутулились, вся его дерзкая кичливость нескольких последних недель исчезла.
Они покидали квартал, а ВМХ окружили такси, они взмывали ввысь и пикировали, как маленькие скворцы. Агнес притянула мальчика к себе, и он прилип к ней, как улитка. Она долго не отпускала его, пытаясь не замечать запах мыла другой женщины в его волосах. Он ее не останавливал: она плакала, говорила, а он не противоречил ей, когда она давала ему отличные обещания. Он знал: она не сможет их сдержать.
Двадцать шесть
Двадцать шесть
Юджин припарковал машину, проехав дальше дома. Он дождался, когда утреннее солнце взойдет над поселком, из калитки выйдет Лик и поплетется к автобусной остановке. Молодой человек шел, засунув руки в карманы комбинезона, его правое плечо оттягивала сумка с инструментом. С того места, откуда Юджин смотрел на него, парень казался наполовину открытым перочинным ножом – вещью, которая должна быть полезной и острой, а вместо этого ржавеет в ожидании.