– Я хожу в школу там дальше, по дороге, – сказал он.

– В эту протестантскую помойку?

– Да.

Девчонка вздохнула и перестала морщить нос.

– Фигово. Я хожу в Сент-Мунго[152]. Католическая школа.

– Это нормально. У меня мать католичка. Так что я половинкой туда, половинкой сюда.

На ее губах появилась улыбка.

– Тут это не имеет значения. Мои братья все равно с меня бы шкуру живьем содрали, если бы узнали, что я гуляю с грязным оранжистским псом.

Шагги попытался скрыть облегчение. Оно накрыло его, и ему хотелось сделать долгий тихий выдох. Он мог бы сказать ей, что по большому счету он католик, приобщился святых таинств, но он вместо этого сказал:

– Ну, раз так, значит, так тому и быть, да? Я был рад с тобой познакомиться.

Он развернулся, по-джентльменски махнув на прощанье рукой. Ему хотелось убежать.

– Да ладно, чего уж тут изображать из себя такого обидчивого, – громко выдохнула Линн. – Дайте я тогда хоть мой гребаный джемпер надену.

Когда они вышли на серые улицы, начал моросить дождь. Они шли, четко разбившись на пары. Вверх-вниз, вверх-вниз среди одинаковых многоэтажек. Поначалу Шагги чувствовал, что девчонка косит на него глаза, потом она стала открыто глазеть на него с тем же недоумением, с каким он смотрел на голодающих африканских младенцев по телику. Она широко раскрыла рот, ее глаза и хотели бы посмотреть в другую сторону, но не могли, потому что их поражало увиденное. Все это время она рассеянно играла кончиком своего каштанового хвостика.

– У тебя какой-то забавный вид, – объявила она наконец, завершив его оценку.

– Что ты имеешь в виду? – Он страдальчески спрашивал себя, сколько еще времени пройдет, прежде чем он вернется домой.

– У тебя папашки ведь нет, да?

Шагги повернул голову в своей пароходной трубе.

– Ты почему так говоришь?

– Вижу, – фыркнула она, как скучающий ясновидец. – Я хорошо угадываю такие вещи.