Шагги засунул руку в ее храпящий рот и вытащил один за другим ее зубные протезы, чмокнувшие при отрыве от десен. Он завернул их в туалетную бумагу, аккуратно положил на подлокотник. Нежными пальцами он помассировал ей голову, взъерошивая ее черные волосы. Он массировал ее кожу на голове, как она любила. Волосы у корней были неприлично белы.

Агнес снова закашлялась, сухое першение в ее горле с грохотом скатилось в живот и мгновенно стало тяжелым и густым. На ее губах снова появилась желчь. Шагги перестал перебирать пальцами ее волосы, потянулся к туалетной бумаге, но что-то остановило его. Он прислушался к ее кашлю. «Наверно, Лик все же был прав».

Внутри у нее снова забулькало, голова упала назад, замерла на мягком подголовнике кресла. Агнес рыгнула, он увидел желчь, пузырящуюся на голых деснах и накрашенных губах. Шагги стоял, прислушиваясь к ее дыханию. Поначалу оно стало более тяжелым, хриплым, затрудненным. Ее брови чуть нахмурились, словно она услышала какую-то неприятную для нее новость. Потом ее тело сотряслось – не сильно, а так, словно они снова ехали по неровной дороге Питхеда, и ее тряхнуло на заднем сиденье такси. Он уже собрался сделать что-нибудь, прочистить ее гортань пальцами, помочь ей, но тут ее дыхание стало постепенно замедляться, оно сходило на нет, словно удалялось и оставляло ее. И тогда ее лицо изменилось: беспокойное выражение исчезло, сменилось, наконец, мирным. Ее тихо унесло прочь на высокой волне запоя.

Спасать ее было поздно.

И все же он с силой встряхнул ее. Но она не проснулась.

Он встряхнул ее еще раз, а потом долго плакал над ней, она уже давно перестала дышать, а он все плакал. Но слезы не вернули ее.

Поздно.

Шагги как мог расчесал ее волосы. Попытался прикрыть бесстыдную седину у корней, сделать ей ту прическу, которую она любила. Он развернул зубные протезы и нежно вставил их назад в ее рот. Потом он туалетной бумагой стер следы рвоты с ее подбородка, нанес помаду на губы, постарался, как мог, закрасить уголки, не выходя за линию губ. Он отошел от нее, отер слезы с глаз. Она, казалось, спала. И тогда он наклонился к ней и поцеловал в последний раз.

1992 Саут-Сайд

1992

Саут-Сайд

Тридцать два

Тридцать два

По большому счету пыли на фарфоровых фигурках Агнес не было, но Шагги потратил утро на их протирку. При переезде в комнату миссис Бакш откололся кусочек уха у крохотного олененка, а красивая девочка, продававшая румяные яблоки, потеряла целую руку, в которой так и остался ее красный макинтош[161]. Неделями он, глядя на них, чувствовал невыносимую боль. А теперь аккуратно стер с них пыль и вернул каждую на свое место.