Тоби замер с бутылкой виски в руке и посмотрел на меня с недоумением:

— Меньше всего я ожидал услышать от тебя такое.

— В смысле? Ты думал, что я стану требовать верности и преданности до гроба? Или: «О Тоби, ты — лучший мужчина, о каком я только могла мечтать…»

— А разве нет? — улыбнулся он.

— Ты старше меня почти на восемнадцать лет. Ты водил пальцем по шрамам на моей спине и гадал, что произошло в моей жизни, какую трагедию я пережила. Об этом давай как-нибудь потом. А сейчас вот что скажу: мне очень понравилось то, что произошло сегодня вечером, и я хочу повторения. Но ты собираешься жить в Нью-Йорке со своей роскошной девушкой, а я намерена сидеть, как деревенщина, в Вермонте, преподавать в школе и тратить на жизнь меньше семидесяти долларов в неделю. Мне ничего не нужно, кроме того, что я уже предложила. Я больше ни о чем не попрошу, кроме одного: если кто-то из нас решит положить конец всему, мы сделаем это цивилизованно. И еще одного — уважения и приличного отношения с твоей стороны. Ну вот. Как тебе такое?

Залпом выпив свою порцию виски, Тоби склонился надо мной и поцеловал:

— Мне это очень нравится.

— И мне это очень нравится, — улыбнулась я и снова потянула его на кровать.

Так началась длинная полоса, которую я называла «вольным интимом» с Тоби. С того момента, как на рассвете я вернулась в свою казенную квартиру, а утром проигнорировала довольно коварный вопрос Дэвида о том, как прошел ужин с отцом Кайла («Ты хоть поела или до еды не дошло?»), я наложила на себя обет молчания обо всем, связанном с Тоби. Коллегам моим было известно, что два раза в месяц я провожу выходные где-то в другом месте, но никто не догадывался, что этим местом был Манхэттен. Мама, активно и довольно успешно пробивавшаяся на прибыльный рынок по торговле недвижимостью в Нью-Йорке, при каждой встрече — мы с ней вместе обедали примерно раз в два месяца — устраивала мне допрос с пристрастием о «человеке, с которым я встречаюсь». Однажды она повела себя слишком напористо, предположив, что «он, должно быть, женат, иначе почему ты так темнишь?».

Когда же я негромко попросила ее прекратить бесконечные расспросы, она повела себя неожиданно.

— Ты права, мне стоит заткнуться, — сказала она и продолжила: — Я только хочу, чтобы ты была счастлива, Элис, или, по крайней мере, не тянула до моего возраста, чтобы обрести свободу. У женщин моего поколения ее, считай, и не было.

— Но теперь ты свободна, мам.

— Хочешь знать, о чем я жалею больше всего? Что все эти годы была верна человеку, который никогда не любил меня по-настоящему. Независимость… мне до нее было как до луны. Но я счастлива, что наконец заставила себя уйти от твоего отца.