— Так вот, — сказала я Джеку, позвонив ему ровно в пять вечера, — я честно стараюсь умерить свой восторг. Но этот роман, если им правильно распорядиться, может стать для нас настоящим прорывом.

На следующий день я говорила по телефону с Корнелиусом.

— Я налил себе двойной скотч, — сказал он, — на случай, если все настолько плохо, как я подозреваю.

— В скотче нет нужды, — возразила я. — Вы написали нечто замечательное.

Это привлекло внимание Корнелиуса. Дальше я в течение полутора часов знакомила его со своими многочисленными замечаниями к роману, постоянно приговаривая, что он совершенно великолепен. Я коснулась нескольких фрагментов рукописи, которые требовали доработки, но подчеркнула, что если и пытаюсь уговорить его что-то убрать или переделать, то не для того, чтобы умалить достоинства романа, а лишь для поднятия его коммерческой жизнеспособности.

— Я хочу, чтобы «Очередная ошибка» стала редким случаем, жемчужиной среди романов, настоящей литературой и при этом с хорошими продажами.

Это окончательно решило дело.

— Я так взволнован, — сказал Корнелиус. — Да, кстати… если Джек, по вашим словам, сейчас так занят, его не слишком обидит, если я попрошу вас стать редактором моего романа?

— Я улажу с ним этот вопрос.

Когда Джек вернулся в офис, я сразу поняла: все разговоры об улучшении и выздоровлении после десяти дней на море были в лучшем случае попыткой выдать желаемое за действительное. А в худшем — полным непониманием истинной тяжести его состояния. Он похудел еще больше, лицо стало совсем серым, а на носу образовалась язвочка. Тем не менее говорить о своей болезни он отказывался, отрывисто раздавал распоряжения, а после обеда за три часа прочитал рукопись Корнелиуса. Вызвав меня в конце дня, Джек сказал, что мои впечатления, а также отчет на четырех страницах, который я написала о романе, верны. Далее он подтвердил, что поручает мне полностью взять на себя редактуру книги. Он даже позвонил при мне Корнелиусу и сказал, что эта книга — его «литературное и коммерческое воскресение».

Через две недели после того, как Корнелиус прислал заключительные главы, я взяла напрокат машину в компании «Дайнерс кард», членом которой недавно стала, и поехала в Сиракузы. Там я остановилась в старой гостинице, которую порекомендовал Корнелиус, неподалеку от университетского кампуса. Сам Корнелиус Паркер являл любопытную смесь высокомерия и неуверенности — впрочем, это я заметила уже по нашим телефонным разговорам. Многочисленные беды и поражения оставили след на его грубоватом лице. Для человека, начинающего выпивать примерно в полдень, он был в неплохой физической форме. Жил он один, в его маленьком домике царила стерильная чистота. Как и мой отец, Корнелиус в молодости служил в морской пехоте. Стоило мне упомянуть, что папа побывал на Окинаве, как между нами мгновенно возникло родство, поскольку Корнелиусу довелось пережить другую ужасную битву на Тихом океане — на Гуадалканале. Его четвертая жена, бывшая его студентка, ушла от него полгода назад.