Поэтому я продолжала идти на север, миновав Сто шестую улицу, мимо кафе «Вест Энд», где мы с Арнольдом Дорфманом подростками открыли для себя джаз, одновременно открывая и многое другое. Арнольд… От него пришло поздравление, когда я получила повышение в «Фаулер, Ньюмен и Каплан». В нем говорилось, что он узнал из «Нью-Йорк таймс» о моем назначении ведущим редактором и ничуть не удивлен: «Я всегда был уверен, что ты займешься чем-то интеллектуальным и связанным с книгами». Сам Арнольд с отличием окончил Корнелльский колледж, поступил в Йель на юридический факультет, «угодив наконец моим занудным родителям», после чего «приземлился в крупной юридической фирме в Филадельфии». Он стал партнером фирмы через четыре года. Женился на женщине-раввине[156] по имени Джуда, они жили в Хейверфорде, ближнем пригороде Филадельфии, и у них уже был двухлетний сын Айзек.

«В общем, меня угораздило втянуться в обычную жизнь, — писал Арнольд. — Не за горами второй ребенок, а там, глядишь, и третий. Мы только что купили большой дом из красного кирпича — донельзя обывательский. Жизнь вполне приемлема. Но я жалею, что так и не прожил год в Париже. И не побродил с рюкзаком по греческим островам. Не нужно было вот так, очертя голову, бросаться на путь успеха и заниматься карьерой, как хотели родители. Однако я достаточно рационален, чтобы не винить во всем мамочку и папочку, иногда по ночам, когда начинают одолевать всякие мысли и сожаления из-за того, что взвалил на себя всю эту ответственность, я напоминаю себе, что это мой собственный выбор, что я очень люблю Джуду и Айзека, и понимаю, что мне повезло. Но все же я немного завидую тому, что ты не обременена семейными хлопотами, живешь в большом городе, работаешь с писателями… и у тебя есть та свобода действий, которой я лишил себя».

Любопытное письмо. Но невольно я задумалась, свободна, moi[157]? Да, у меня не было ни спутника жизни, ни детей, ни ипотеки, ни ссуд, ни номинальной задолженности по кредитной карте, которую я бы исправно погашала каждый месяц. Но я была точно таким же наемником, рабом зарплаты, как и все. Мне тоже приходилось постоянно думать о балансе своего бюджета, стараясь выйти в плюс, показывать начальству, какой я ценный сотрудник, чтобы не дать им повода выставить меня на улицу. В этом по большому счету и заключалась практическая сторона моей жизни. Да, я искренне любила свою работу и постоянно повторяла себе, что мне очень повезло, что, по сути, мне платят за удовольствие быть причастной к миру литературы, но, несмотря на это, были моменты, когда я кожей ощущала бег времени и задавалась вопросом: «И это все? Больше ничего не будет?» Почему именно этот вопрос не давал покоя, кажется, всем, кого я знала? Я думала о папе, лежащем в гробу и ожидающем, когда его опустят в сырую землю, и о том, что все мы одиноки, даже когда рядом есть кто-то. И о том, что самореализация и удовлетворение, о чем писал Арнольд в своем письме, не могут являться конечной целью, потому что, даже когда все кубики, из которых строится жизнь, уже стоят на месте, действительно ли мы довольны зданием, которое для себя возвели?