Это помогло. Я посмотрела на себя в зеркало, и мне не понравилось то, что я увидела. Но, по крайней мере, я наконец дала волю чувствам —
Но тут нежданно-негаданно зажужжал домофон. Я посмотрела на часы. Восемь вечера. Да чтоб тебя, Хоуи. Я, конечно, очень тебя люблю, но угомонись хоть немного, не пытайся вытащить меня из дома в манхэттенскую ночь. Но хотя мне очень хотелось буркнуть в домофон, чтобы он отвалил и для разнообразия дал мне как следует выспаться, я не могла так поступить — слишком благодарна я была этому замечательному парню, одной из немногих постоянных величин в крайне нестабильном мире. Всякий раз, когда я думала о Хоуи, мне всегда приходила в голову одна мысль: друзья даны нам Богом в качестве извинения за родных.
Схватив трубку домофона, я рявкнула в динамик:
— Если хочешь увидеть меня в обличье злой Бастинды, поднимайся.
Я нажала кнопку, отпирающую дверь. Услышала шаги человека, поднимающегося по трем длинным лестничным пролетам, ведущим к моей крепости. В дверь постучали. Я открыла.
Но передо мной стоял не Хоуи.
Мужчина с бородой, отраставшей несколько недель, и коричневым от длительного пребывания на солнце лицом. Он выглядел растрепанным, усталым, как будто вернулся из долгого путешествия. Рядом с ним валялся небрежно брошенный набитый рюкзак, на плече висела кожаная сумка. Он посмотрел на меня и улыбнулся:
— Ты совсем не похожа на ведьму. Такая же красивая, как всегда.
Дункан!
У меня на глазах выступили слезы.
— Три дня назад Хоуи прислал мне телеграмму в Каир. Я пытался успеть на похороны. Но билеты были только на рейс сегодня утром через Афины, а оттуда…
— Заткнись, — сказала я. — Ты приехал.
Дункан снова улыбнулся:
— Я приехал.
Он взял меня за руки.
— Войти можно? — просил он.
Наши пальцы переплелись.
— Если ты не убегаешь.
— Никуда я не убегаю.