Универсальный и радикальный скептицизм постмодернизма перерастает в культурную утопию. Устранить полностью ту или иную степень «единства в многообразии» – в социуме, или в собственно духовной сфере – невозможно. Это – утопия, причем далеко не безобидная. Реальным эквивалентом постмодернистской аллергии на целое может быть только полностью дезинтегрированное, расчеловеченное общество, воплощенный «беспредел». Создать абсолютно суверенную, самоценную культурную практику, в которой не осталось бы и малейших следов единства и каких-либо ценностных приоритетов, – тоже утопия. Критики одних иллюзий (просветительских) часто создают, сами того не подозревая, иллюзии новые (теперь уже «антирационалистические»). Но не следует забывать слова уже цитированного выше Лиотара: «…Иллюзия… оплачивается ценой террора»[364]. Предостережение это применимо и к самым благонамеренным, самым плюралистичным построениям самих постмодернистов.

Большинство требований постмодернистской эстетики и философии культуры, взятые в их аутентичной форме, носят заостренно-эпатажный характер. Они рассчитаны не столько на их приятие кем-либо, сколько на отталкивание, – чему способствует их императивность и генерализованность. Но если подойти к ним всего лишь как к «мотивам», интенциям, векторам, указывающим актуальные направления дальнейшего движения, но не требующим идти по ним «до упора», то многие напрашивающиеся возражения отпадут сами собой. При таком их прочтении постмодернистские установки становятся более умеренными, вполне понятными и приемлемыми. Таков, например, обостренный интерес постмодернистов к маргинальным явлениям искусства и культуры. Поскольку речь идет о включении в зону внимания областей, традиционно остававшихся на периферии, в тени (как-то: творчество детей, аутсайдеров, душевнобольных и т. п.), постольку такой интерес вполне оправдан. Дело сводится к переакцентировке внимания, к особой системе приоритетов в художественном творчестве, культурной практике и рефлексии. Это – нормально. И это – установка лишь на обозримое будущее, за пределами которого мыслимы, допустимы и иные «переакцентировки».

Итак, на наш взгляд, постмодернизм – это универсальный и радикальный социокультурный скептицизм второй половины XX – начала XXI века, перерастающий в своеобразный утопический культурный «проект».

В заключение хотелось бы сказать несколько слов о характере русского вклада в международное по сути постмодернистское движение наших дней. Отечественная литература по проблемам постмодернизма к настоящему времени достаточно обширна – это отрадно. Огорчает другое: в публикациях российских теоретиков постмодернизма пока что преобладают переводы (преимущественно с французского), изложения и расширенные комментарии к переводным текстам, словари постмодернистских терминов и т. п. Все это едва ли говорит о глубине и оригинальности современной отечественной эстетической и культурфилософской мысли. Серьезных исследований по отдельным выявленным проблемам почти что нет.