Как видим, природу эмоций можно объяснять, исходя либо «снизу», из тела, либо «сверху», из высших идеально-ценностных структур личности. Но здесь едва ли уместно решение проблемы по принципу «или-или». Скорее – «и-и». Имея единую природу, чувства, эмоции, тем не менее, могут быть дифференцированы на низшие и высшие. В эмоциональном мире личности отчетливо различимы, условно говоря, «регистры» высокий и низкий, базовый.

Ряд существенных трансформаций, произошедших в эпоху постмодернизма в сфере эстетической чувственности, отметил А. С. Мигунов в своей статье «Постмодернизм: адаптация к культуре». По его мнению, к настоящему времени от баумгартеновской науки сохранилась только ее самая общая формула, матрица: «Эстетика – наука о чувственном опыте». Но ее реальное наполнение после возникновения нового, неклассического искусства радикально изменилось. В классическом искусстве, пишет он, «в положении аутсайдера оказался чувственный опыт, который не пропущен сквозь призму интеллекта. Но именно этот низший, так называемый вульгарный, и в целом антиэстетичный по прежним представлениям опыт и оказался в центре внимания нового искусства – поп-арта, хеппенинга, перфоманса, концептуальной поэзии, постмодернистской архитектуры, музыки и кинематографа»[501].

Попутно А. С. Мигунов указывает на произошедшую в искусстве постмодернизма реабилитацию негативного ценностного опыта. Осуществилось уравнивание позитива и негатива в сфере эстетической чувственности; более того – приоритет был отдан негативным эмоциональным проявлениям. Это, как мы понимаем, было связано в первую очередь с преобладанием негатива в самом социальном опыте человека XX столетия. Но также и с изменением отношения нашего современника к негативу жизни. Вместо обычного для классики отталкивания от всего безобразного, уродливого, низкого – неожиданная терпимость, толерантность, «уживчивость» авангардного искусства со всем антиидеальным. Этому изменению эстетических установок в решающей степени способствовало, подчеркивает исследователь, утверждение постмодернистской парадигмы. Автор упомянутой статьи ссылается на тезис Ж.-Ф. Лиотара о терпимости постмодернизма к различиям и даже «несовместимостям»; одновременно он усматривает глубокие корни такой тенденции как в самых отдаленных, так и в более близких к нам периодах европейской философии.

Постмодернистское искусство втягивает в свою сферу, так или иначе культурно осваивает низший, «внеинтеллектуальный» слой человеческих эмоций – это так. Но в искусстве наблюдается и противоположный процесс – интеллектуализация чувств, эмоций, преодоление их первичной, жизнеподобной полнокровности. Согласно наблюдениям X. Ортеги-и-Гассета, этот процесс начался с эпохи романтизма. «За первой, раскрепощающей стадией романтизма следует вторая, которая уже давно заявила о себе в искусстве…», – писал испанский мыслитель. – Когда Данте противопоставлял raggion (итал. «разум». – В. К.) чувству, он имел в виду интеллект. Но дело в том, что существует чувственный разум, то, что Паскаль называл raison du coeur (фр. «сердечный разум», «потребность сердца». – В. К.), который в силу своей сердечности отнюдь не менее разумен, чем интеллект. Появление его на свет и развитие – одна из величайших проблем нашей эпохи, которую предвидел еще Конт, настаивавший на organisation des sentiments (фр. «воспитание чувств». – В. А.)»[502].