Сахаров пишет об этом в обобщенном стиле, но конкретный его «антипример» очевиден. Это – СССР, тоталитарное государство социалистического, советского типа. Баткин в своем Послесловии излагает ту же идею в эксплицированном виде и как лично им прочувствованную. «Таким образом, наша страна никогда больше не будет претендовать на некую особую ведущую роль спасительницы и благодетельницы остального мира. Политический мессианизм любого толка… запрещен конституционно». И затем конкретизирует эту формулировку по максимуму, перечисляя мессианизм «большевистский», «православно-шовинистический», «исламско-фундаменталистский»[566]. Кто здесь мыслится как отвергнутый и поверженный враг, вернее – враги, предельно ясно.

Сахаров писал свой конституционный проект в особой исторической ситуации – поворотной, переломной. В его тексте совмещены два плана: актуальный и перспективный. Характеризуя эту особенность сахаровского текста, Баткин пишет, что в нем «словно бы совмещены сиюминутные, ближайшие – и бесконечно отдаленные, потенциальные исторические планы. Две реальности: настоящего и будущего»; это – «сплав специфического местного политического контекста – и контекста всемирно-исторического. Локальность и глобализм»[567]. Впрочем, там, где Л. М. Баткин видит органический сплав, я усматриваю все же двойственность, амбивалентность, обнаруживающую известные противоречия между планами, соединительные швы, скрепы. Но об этом позже.

А. Д. Сахаров остро переживал раскол единого человечества на две социально-политические системы, острейшее противоборство между ними, таящее угрозу всемирного уничтожения. Его Конституция – страстный порыв к единению мира на гуманной, не взаимоистребительной основе, порыв к всемирному братству людей. В этом отношении правомерно поставить Сахаровскую конституцию в один ряд с творениями-заветами таких представителей философии «русского космизма», как К. Э. Циолковский, В. И. Вернадский, Е. И. и Н. К. Рерихи и некоторые другие.

Набрасывая своеобразный психологический портрет А. Д. Сахарова, Л. М. Баткин подчеркивает его деловитость, прагматизм, расчетливость. Сахаров как психологический тип, по его словам, ближе к гончаровскому немцу Штольцу, чем к Алеше Карамазову Достоевского; он – «русский европеец». Сентиментальность и досужая мечтательность не были ему свойственны. Но в процессе работы над Конституцией и прагматик Сахаров почувствовал некую потребность в «высоких словах». Приподнятым гуманистическим пафосом проникнута статья 2-я Сахаровской конституции: «Цель народа Союза Советских Республик Европы и Азии – счастливая, полная смысла жизнь, свобода материальная и духовная, благосостояние, мир и безопасность для граждан страны, для всех людей на Земле независимо от их расы, национальности, пола, возраста и социального положения»[568].