При столь четком прописывании, что вправе и что не вправе делать государство, мне кажется, произошло и некоторое чрезмерное сужение его функций. То, что перечислено в сахаровском проекте, в общем, не выходит за рамки тех задач, которые решает повседневно любое западное «социальное государство». «Но разве не в том и состоит предназначение государства, – спросит, возможно, кто-либо из читателей, – чтобы охранять законность и порядок, а также обеспечивать достойный уровень потребления?». Согласен – ив этом тоже. Но не только.

Новое, не тоталитарное союзное государство должно быть суверенным. А суверенитет надо защищать. Преобразованное государство должно занять достойное место среди других субъектов мирового сообщества. Это требует мобилизации усилий миллионов граждан на решение высших, приоритетных национальных задач. Страна, чтобы ее уважали, с ней считались в мировом сообществе, должна быть сильной, могучей, постоянно растущей в экономическом, научном, культурном и т. д. отношениях. Добиться всего этого можно, лишь прививая людям патриотизм, чувство ответственности и гордости за свою Родину, вдохновляя граждан на свершения и подвиги во имя общих, гуманных и перспективных целей. Это – тоже прерогатива современного государства. Такой функции в Сахаровской конституции не предусмотрено.

Передо мной лежит текст ныне действующей («послесахаровской») Конституции Российской Федерации. В ней есть торжественное введение, или Преамбула, в которой, в частности, сказано: «Мы, многонациональный народ Российской Федерации… стремясь обеспечить благополучие и процветание России, исходя из ответственности за свою Родину перед нынешним и будущими поколениями, сознавая себя частью мирового сообщества, принимаем КОНСТИТУЦИЮ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ»[586]. Подобных слов, имеющих по традиции клятвенно-ритуальный характер, нет в сахаровском конституционном проекте. Как нет в ней и самой Преамбулы.

Сахаровская конституция в этой, так сказать, государственнофункциональной своей части напомнила мне столетний давности спор между П. Б. Струве и Д. С. Мережковским по поводу статьи первого «Великая Россия. Из размышлений о проблеме русского могущества» (1908)[587]. Как реакция на эту публикацию, уже тогда провозглашалось, что сильное государство – непременно деспотическое во внутренней политике, а во внешней – неизбежно источник агрессии. Вывод напрашивался сам собой. Как выразился Мережковский, «будем гореть в печи огненной, но Великой России в образе зверином не поклонимся»[588]. И напрасно Струве оправдывался, что совсем не в том видел он величие России, что сам он западник и сторонник либеральных свобод, – его не слушали. С какой-то долей подобия, мне кажется, ситуация того давнего спора повторилась в 1989 году.