Что взгляды и настроения, выраженные Ю. Е. Березкиным в заключительных главах его книги, разделялись многими, подтверждает такой факт: текст прошел через руки авторитетных рецензентов – Е. В. Зейналь, И. П. Хлопина; был у издания и ответственный редактор – Р. В. Кинжалов. Все – доктора исторических наук. В случае принципиальных расхождений с автором по вопросам методологии и т. п., они бы едва ли рекомендовали книгу к печати и поставили на обороте титульного листа свои имена.

В философии и социальной психологии достаточно хорошо известен феномен «ресентимент» (ressentiment). Термин ввел в оборот Фридрих Ницше. Другой представитель «философии жизни», Макс Шелер, посвятил анализу явления ресентимента специальный трактат (1912), подходя к нему как проявлению «патологии культуры»[615]. Ресентимент – это целый комплекс негативных чувств, среди которых первенство принадлежит жажде мести. Согласно разъяснениям Шелера, ресентимент является реакцией на длительное подавление, унижение слабого сильным, когда подавляемый не может ответить обидчику прямым действием и вынужден затаить мстительное чувство в глубине души. Ресентимент всегда есть следствие известных причин, он реактивен. Но он и активен, в том смысле, что способен целенаправленно выискивать в вещах и людях то, что оправдывало бы мстительное чувство. Для ресентимента характерна «концентрация на негативных моментах, сопровождаемая острым чувством наслаждения»[616].

Надо ли напоминать, сколько притеснений и унижений претерпели представители гуманитарной интеллигенции в советские годы, в период острейших классовых битв и сверхжестких идеологических ограничений? Но вот пришла желанная демократизация, разрядка, и все сдерживаемое в человеческом подполье стало возможно вынести вовне. Как выразился театровед Г. Дадамян, «сегодня… все мыслимые и немыслимые счета благородного и пафосного гнева современников против советской власти предъявлены»[617]. Справедливость восторжествовала. Но тем дело не кончилось. Для обладателей ресентимента возник соблазн нескончаемой символической мести поверженному, или тогда еще полуповерженному, противнику. Это была своего рода психологическая ловушка, и многие позднесоветские гуманитарии в нее, к сожалению, попали.

Следствием этого стало стремление рассматривать все, происходившее в советском обществе и его культуре, как проявления господствовавшей тогда идеологии. (Что, конечно, не соответствует действительности.) Идеологическая нетерпимость прежней парадигмы при этом внешне ниспровергалась, а на деле возрождалась – на новой, теперь уже демократической основе. «Все было лишь ложь и обман». На всех печать греха. Никто не уйдет от расплаты, хотя бы только духовной.