Является ли творческое обращение к каким-то традициям, реалиям, образам языческого этапа истории, своеобразное «оживление» их, изменой христианству, высшим ценностям христианского этапа мировой культуры? Думается, не всегда это измена. Сама христианская культура проявляет постоянный интерес к язычеству как к своей предыстории. Исторически христианство преодолело язычество, однако оно вырастало как раз из него, многое в преображенном виде включило в себя. Помня об этом, культурное сознание стремится воссоздать полноту исторического процесса, исторической картины. Одно из свидетельств тому – работы Ф. Ф. Зелинского начала XX века[685]. «Язычество не отрицательная величина, – утверждал Д. С. Лихачев. – Оно представляет собой определенную культурную ценность, которая с принятием христианства не обесценивается, а поднимается на высоту иного миропонимания»[686].
– Не является ли «обращение к языческим корням» простой реанимацией давно отжившего, чем-то далеким от нужд современной культуры? – Такое мнение возможно, но против него хотелось бы высказать следующие два возражения.
Если обратиться к русскому православию и русской культуре, то об их наследственном, духовно-генетическом коде справедливо и ясно, на наш взгляд, сказал митрополит Питирим: «Национально-культурная самобытность наша складывалась в синтезе двух главнейших составляющих ее элементов. Это – византийская форма христианства в ее наивысшем к тому времени, X веку, состоянии. И это наша славянская народность, неистребимый дух России, сформировавшийся среди равнин и лесов, на огромных пространствах. Русский синтез дал миру особую человечность, особую эстетику, богатую своими формами культуру…»[688]. Какого-то принципиального запрета на обращение вновь и вновь к этим собственным живительным корням, разумеется, нет и быть не может.