— Да, ты поняла меня правильно. Я отказываюсь выходить за него замуж. — С каждым разом у меня получается все лучше и лучше.
Кажется, она готова броситься ему на шею, как героиня старых фильмов. Она с трудом сдерживается, но я уже заметила, как ее буфера стали разворачиваться в его направлении. Она бросает мне в руки пакет с брауни в качестве утешительного приза, словно служанке:
— Вот, держи, это, кажется, твое.
Все это время она не сводит взгляда с Лалита.
Я ловлю пакет, радуясь, что там что-то осталось. Всего два печенья? Черт. Они с Шейлой… хорошо поживились.
С Таней случился небольшой приступ паники. Она наконец поняла, что проиграла не мне, а Бюстине, несмотря на всю свою сексуальность, несколько… вульгарной и дешевой. Для моей утонченной кузины это равносильно поражению перед Дональдом Трампом: нечто невозможное, тем не менее случившееся. Теперь всю оставшуюся жизнь она будет вспоминать об этом, анализировать и повторять с неиссякаемым недоумением: как такое могло произойти?! Как мог мужчина выбрать себе в супруги кого-то настолько вульгарного, отвергнув стильную и утонченную натуру вроде нее?
— Прекрасные брауни! — восклицает тетушка, хватает еще одно печенье и съедает его целиком. — Я не ела сами знаете что с тех пор, как мне было двадцать!
— Шейла! — рявкает дядюшка Балли, как канонирский залп. — Прекрати немедленно! — Он хватает ее за пухлую руку, чтобы потащить за собой, как на прицепе.
— Прекратить что? Прекратить изображать из себя то, что ты хочешь увидеть? Или прекратить быть собой?
Ой-ой.
— Мне нет дела до твоих «поисков себя», это все чушь. Ты больше не будешь рисовать. Я этого не допущу. — Он произнес «рисовать» так, словно сдерживал рвоту. — Все, я так решил.
— Надо же, ты решил! — Она медленно поворачивается к нему, стараясь встать так, чтобы все ее тело смотрело прямо на него. — И что же ты сделаешь? Снова сожжешь все мои рисунки?
Каждое ее слово — молния, каждый взгляд — острый нож. Она не отводит глаз от лица дядюшки Балли, словно призывая его сделать следующий шаг. Но он стоит, не двигаясь, почти не дыша, распахнув крохотные глаза и плотно сжав губы. Она разговаривает сквозь сжатые челюсти, привыкшие годами сдерживать все внутри и ни слова не выпускать наружу.
— Иди ты в задницу, Балли Арора!
Пляж, ночь, гостиная, люди в ней — все замерло в абсолютной тишине. Пресвятая Мать Богородица! Этот вечер точно закончится чьей-нибудь смертью. Или разводом. Без вариантов.