— Шейла-диди, послушай, пожалуйста! — Мама пытается пробудить ее с помощью того, что раньше заменяло тетушке искусство. — Зоя не хочет выходить замуж! Спаси нас от этой катастрофы!

— Спасти вас? — бормочет тетушка Бу. — Как я могу кого-то спасти, если не смогла спасти себя?

— Зоя собирается в Нью-Йорк! — рыдает мама. — Как мы будем людям в глаза смотреть, если завтра придется отменить свадьбу? — Она заливается слезами.

Тетушка Бу поворачивается ко мне, и я тихонько ей киваю. Ее лицо тут же озаряется радостной улыбкой.

— Так ты решилась. Ты едешь в Нью-Йорк, — шепчет она больше себе, в тихом потрясении и восторге, и мое сердце захлебывается от радости за мою Волшебную Бу, семнадцатилетнюю чудесную девушку с широко распахнутыми глазами, как на фото, которую мы обе помним сердцем.

— Вот это сияппа так сияппа! — посмеивается она, хлопая в ладоши.

А мне приходится сдерживаться, чтобы не броситься ей на шею от переполняющей сердце радости, смешанной с болью.

Я на всю жизнь сохраню память о том, как выглядело ее лицо в тот вечер: хмельное и порозовевшее от счастья.

Мамины губы беззвучно шевелятся. Какой бы реакции она ни ожидала от Шейлы Бу, она не получила того, чего хотела. Папа падает на желтый диван возле двойных дверей. Все понимают, что это конец, вот только конец чего? Ну что же, дорогой читатель, давайте назовем это так: конец старой, привычной жизни. Наконец.

— Не останавливайте Зою сегодня. Пожалуйста. Если вы решите это сделать… — Шейла Бу задыхается, словно грозящие нашим близким последствия слишком тяжелы, чтобы выразить их словами. — Я лишь надеюсь, что хоть кто-нибудь из вас поймет это стремление прожить жизнь по-своему. Вот только хорошо, когда человек это понимает до того, как осознает, что упустил свой шанс. И ему остаются одни сожаления…

Больше она не говорит ни слова, и возникшая тишина до краев наполняется болью.

Ее картины сжигали, ее надежды крушили, ей разбивали сердце, и это происходило из года в год. Но сегодня этому положен конец. Кто был с ней так безжалостен? Мы. Мы ограничивали и осуждали, управляли и диктовали, ссылаясь на традиции. Но кто платил за то, что нужно было нам? И какой ценой?

Шейла Бу идет к дверям, и каждый шаг дается ей с трудом. В ее волосах блестит седина, на лице отпечаток страдания. Такие следы оставляет только боль.

Это и есть расплата.

Мне невыносимо видеть ее такой. Моя непримиримая, неистовая тетушка не должна просить и умолять о том, что и так принадлежит ей по праву. Потому что у каждого из нас есть это право: прожить жизнь так, как хочет сам.