— Куда ты сейчас? — голос ее был робок.

— Куда я сейчас? — почему-то с возмущением переспросил он. — А куда собственно? Разве это имеет какое-то значение?.. Я хочу пожать ему руку! Крепко-крепко так, — и он потряс сцепленными кулаками в воздухе, — пожать руку!

— Кому пожать руку, Игорь?

— Кому… Все тебе расскажи!

Пришел лифт, они вошли. Сошников повернулся к панели, чтобы нажать первый этаж, Нина оказалась прямо перед ним, прижавшись спиной к стенке. Он нажал кнопку и, изобразив пьяное хихиканье, оперся руками о стену вокруг ее головы, близко придвинулся к ней — почти к самому лицу. Смутившись, она опустила голову.

— Игорь, я тебя прошу по-дружески, езжай домой, тебя жена ждет, сын.

Он громко засмеялся, отпрянул.

— По-дружески! Нет чтобы по любви! По дружески, елы палы!.. А с каких это пор ты мне указываешь!

— Я тебе не указываю, поступай, как знаешь. Просто я волнуюсь… — запнулась и все-таки выдавила опять: — По-дружески.

— Ать! — Он со злости шлепнул ладонью по дверце.

Однако лифт уже спустился, они вышли, причем Сошников противно и картинно расшаркался, с клоунским видом склонился в пояс, обеими руками показывая ей на выход — пропуская вперед. На улице пошли рядом. Стало сыпать мелким дождем, желтые огни расплывались в мути. Было еще многолюдно. Нина раскрыла зонтик и опять же, наверное, из машинальной жалости подняла так, чтобы заодно прикрыть Сошникова. Но тот гордо шел прямо, не особенно стараясь спрятаться под зонт.

— Возьми же наконец зонт, мне тяжело так держать, — сказала она. Он взял, но, намеренно далеко отстранившись, понес его в вытянутой руке, держа только над ее головой.

На воздухе сознание его, как ему самому стало казаться, немного обрело стройность:

— А что ты так волнуешься? Ах да, ты не за меня волнуешься… Ну да, конечно! За него!

Они остановились далеко от остановки, стали друг против друга. Нина молчала.

— А чего ты боишься? — развязно, склонившись опять почти к самому ее лицу, стал вопрошать он. — Боишься, что я сейчас пойду и набью ему морду? Или еще лучше — наделаю в нем дырочек? Ножичком в животике? Ха-ха-ха… Чик-чик и ножичком в животик! Чик-чик! — Он рукой несколько раз изобразил в воздухе пыряющие удары. — Но что в этом плохого, Нинок? Может, это единственное благо, на которое я способен. — Он замолчал и вдруг мрачно сказал: — Не ссы, Нинок, я только пожму ему руку…. За то, что он точно такая же мразь, как и я.

Сунул ей в руки зонтик, пошел от нее. Она побрела следом, уже не столько сопровождая его — ей нужно было на ту же остановку. Вместе сели в подошедший трамвай, оба оказались на задней площадке. Несмотря на поздний час, в трамвае было много народа. В тесноте Сошников нависал над ней, дышал в самое лицо пьяным куражом: