— Ляльки сейчас нет. Она до выходных в своей школе.

— Тогда что же, ты приглашаешь меня на ночевку? — Тон его стал куражливым.

Она сжала губы, отвернулась.

— Ладно, прости… Я щас уйду… — Он принялся искать сигареты — обстукивать себя по карманам. Дал ей бутылку:

— Подержи…

Она взяла бутылку, держала ее, чувствуя, что все это зашло уже слишком далеко. Не хватало еще, чтобы соседи увидели ее с бутылкой в руках, в компании с пьяным мужчиной.

Он нашел сигареты, закурил. Сделал несколько затяжек — молча, угнувшись, наконец забрал бутылку, но пить повременил, а только, подняв, посмотрел на просвет и даже чуть взболтнул. Опять сделал несколько вдумчивых затяжек и наконец сказал ясно и так же вдумчиво, словно в самых своих глубинах приняв решение и уже смирившись с ним:

— Я его убью… Чтоб ты там ни было…

Она некоторое время молчала, только надулась и вдруг проговорила:

— В таком случае можешь заодно убить меня…

— Тебя-то почему я должен убивать? — опять став куражливым, сказал он.

— Потому что я с ним заодно…

— Заодно? — Он приподнял брови и опустил, глуповато улыбаясь. — Я тебя не понимаю.

— Он заплатил мне деньги. Я их взяла. Не задумываясь. Только увидела — сразу взяла.

— Какие деньги?

— Большие! Для меня очень большие… Мне за три года таких денег не заработать… Сегодня утром он рассчитался со мной. Получается так, что эти деньги — плата за то, что я обманывала людей… Все это время я обманывала людей. И не в чем-то там пустяшном… Особенно вспоминаю старушку, которая все свои сбережения, все до копеечки, перечислила… Понимаешь, о чем я говорю?.. Но, как видишь, я ни в чем не раскаиваюсь! Даже перед той старушкой. — Она с вызовом смотрела на него, но вдруг громко всхлипнула, и едва не заревела, заговорила гундосо: — И не собираюсь раскаиваться. Ничуточки. Я считаю, что поступила правильно…

— Ты все врешь! — помотал он головой.

— Нет, не вру… — Она раскрыла сумочку, вытащила пачку стодолларовых купюр, перетянутую поперек тонкой резинкой. — Вот смотри, если не веришь.

Сошников некоторое время стоял неподвижно, вперившись в деньги. Потом сделал шаг в сторону, оперся рукой о неплотно прикрытую дверную створку, так что щелочка, сквозь которую из коридора пробивался свет, исчезла, стало темнее — теперь только фонарь под колпаком в стороне подсвечивал им. Сошников машинально поболтал бутылкой и, запрокинув голову, стал пить. Но, вероятно, вино ему теперь давалось тяжело, пил он крохотными глотками, через силу. В бутылке осталась еще половина. Оторвавшись, посмотрел на Нину с каким-то наивным удивлением: