Директор сослалась на то, что многочисленные обязанности не позволяют ей слишком много времени тратить на телефонные звонки. То же касается и других сотрудников пансионата. Но сам факт, что дама, занимающая столь высокую должность, в разговоре со мной вдается в слишком подробные объяснения, навел меня на мысль, что мой брат успел-таки от души потрепать им всем нервы. Видимо, директор, чей профессионализм я ни на миг не ставлю под сомнение, еще до этого нашего разговора решила, что и я не многим отличаюсь от Рауля.

Из дальнейшей беседы с ней я догадался о некой интриге, которую плел тут, судя по всему, брат. За моей спиной он несколько раз просил ее, чтобы о кончине матери первым сообщили ему. Что бы это значило? Готов поклясться: мое изумление пришлось по душе собеседнице, она сразу поверила, что я никак не связан с интригами брата, и стала со мной более откровенной. По ее словам, она не имеет права вмешиваться в семейные отношения пациентов, но мой брат «поддерживал очень мощную эмоциональную связь с матерью, часто ее навещал и выразил желание раньше других родственников увидеть безжизненное тело». Я счел уместным объяснить:

– С самых ранних лет брат считал маму своей собственностью. И никогда не хотел ни с кем делить.

– Понимаю.

За четыре минуты нашего разговора я ни разу не уловил в голосе директора похоронных ноток, скорее он звучал тепло и приветливо. Она спокойным тоном разъяснила мне некоторые обстоятельства маминой смерти и нашла слова соболезнования, звучавшие искренне. Она заверила меня, что смерть мамы не была мучительной. И под конец попросила, чтобы мы с Раулем в самое ближайшее время приехали в пансионат для оформления всех необходимых документов. И добавила доверительным тоном, имея в виду моего брата:

– В таком заведении, как наше, мы много чего повидали, и нас уже ничем не удивишь.

13.

После разговора с директором я долго смотрел в окно на синее небо, на крыши домов и на все прочее. Но не заметил ни одной птицы, кроме хилого на вид голубя, неподвижно сидевшего на карнизе. На память пришло начало «Постороннего» Камю: «Сегодня умерла мама. А может быть, вчера – не знаю»[35]. Сейчас мне во что бы то ни стало нужно было вспомнить какие-нибудь фразы, афоризмы, цитаты, которые стали бы лучом света во внезапно окружившем меня мраке круглого сиротства.

По моему твердому убеждению, смерть отца, во всяком случае в нынешние времена (в прошлом это, возможно, было не так, поскольку тогда семья зависела от патриарха, который обеспечивал ей пропитание), легче принять, чем смерть матери. Но это мое мнение. Я не большой специалист по человеческому поведению, хотя кое-что видел и кое-что знаю. Смерть отца – это удар по внешней стороне жизни: на тебя вдруг падают новые обязанности, ты должен принимать решения, которые прежде принимать был не вправе, – иными словами, должен занять место покойного. Мать незаменима. Смерть матери – это глубокая внутренняя боль, ты остаешься беззащитным, голым, словно новорожденный, даже если тебе, как мне сейчас, уже перевалило за пятьдесят. От таких мыслей сразу захотелось отыскать на полках роман Камю, но я тотчас вспомнил, что пару месяцев назад оставил его сначала на столе букиниста в Куэста-де-Мойяно, а потом, купив там же за несколько евро, «забыл» в баре.