Тем же вечером в баре Хромой подтвердил, что Агедита, как он иногда ее называл, замуж до сего дня так и не вышла, и я рискнул объяснить это ее физической непривлекательностью. Но Хромой со мной не согласился. Во-первых, как он считает, Агеду нельзя назвать в буквальном смысле слова некрасивой. На его взгляд, если бы она больше занималась своим внешним видом и немного похудела, впечатление было бы иное. – Но спорить не буду: ходит она как чучело гороховое, – добавил он.

И объяснил: Агеда не нашла себе пару, потому что сама не захотела, но это, разумеется, отразилось и на ее сексуальной жизни. Ей, как известно, всегда хватало компании собак.

8.

Мой первый сексуальный опыт – про онанизм мы тут не говорим – никак нельзя назвать доблестным. Он был гнусным, и поэтому я всегда предпочитал о нем помалкивать. Хромой как-то раз попытался разговорить меня – не потому, что о чем-то таком догадывался, а скорее из любопытства и по-приятельски поддразнивая, но я отделался пустой выдумкой, какие обычно рассказывают про переходный возраст. Не знаю, поверил он или нет, мне плевать. Если когда-нибудь снова коснется этой темы, легко поймает меня на лжи, потому что я совершенно не помню, что наплел ему в тот раз, и новое вранье наверняка будет отличаться от прежнего.

Амалия как-то раз, когда мы оба после любви с наслаждением курили, лежа в постели, рассказала мне про свой первый опыт. Она смеялась, вспоминая, какую лапшу навешала на уши родителям, чтобы они позволили ей в субботу не ночевать дома, а когда закончила эту довольно банальную историю, попросила, чтобы я поделился своей. Я с ходу сочинил что-то, отнюдь не блещущее потрясающими подробностями, то есть, по сути, что-то похожее на ее рассказ. Единственной правдивой деталью был мой возраст – шестнадцать лет, довольно ранний по тогдашним понятиям, хотя, конечно, это и сравнить нельзя с тем, как дело обстоит у сверстников Никиты.

Амалия потеряла невинность в восемнадцать. Именно этот глагол она употребила – «потеряла». Лежа рядом со мной с покрасневшим лицом и растрепанными волосами, она снова расхохоталась:

– Я выражаюсь совсем как моя мать.

Даже во взрослом возрасте Амалия должна была возвращаться домой не позднее десяти и отчитываться перед родителями, где была и с кем. Как мне помнится, во время беременности она не раз повторяла, что мы предоставим нашему ребенку – мальчик это будет или девочка, все равно, – свободу, которой ей самой так не хватало.

В мои школьные годы у нас был одноклассник по фамилии Сото. Учился он плохо, но, видимо, ловко ориентировался в разных жизненных ситуациях, а также имел явные криминальные задатки, почему мы все искренне им восхищались. Он не был здоровяком, не был задирой, не петушился, но умел по-своему заставить себя уважать. А если кто-то не сразу это понимал, любил показать свой автоматический нож – мог, демонстрируя сноровку и меткость, метнуть его в дерево, мог почистить им апельсин или яблоко, полученные дома на завтрак, а иногда и почистить ногти.