11.

Русский вышел из-за кирпичей, застегивая штаны. На площадку уже опускалась ночь. Сото повернулся ко мне:

– Теперь ты.

А я подумал: «Если я опоздаю на ужин, мама рассердится».

Сестра Сото лежала на картонках на спине. Лобок ее покрывали темные волосы. Пока я спускал штаны, она издала какие-то звуки, в которых я с трудом угадал слово «шоколад». Я переспросил:

– Ты хочешь шоколадку?

Но она вместо ответа словно в насмешку повторила свою просьбу на языке, мало напоминающем человеческий.

Я встал на колени между ее ног и при слабом закатном свете не отрываясь смотрел на то, что мне открылось. Я впервые видел это не на фотографии, а вживую. И почувствовал смесь отвращения, зоологического любопытства и неодолимого соблазна. Я протянул сестре Сото пару шоколадок, потом робко дотронулся пальцем до вагины, как дотрагиваются до редкого зверька, от которого запросто можно ждать защитной реакции.

Оттуда шел пронзительный запах, что, вероятно, и мешало мне испытать эрекцию. Я стал сам себе помогать руками. Она лежала спокойно, словно не понимая, что происходит, и жевала шоколад. Губы у нее были измазаны коричневой массой. Преодолев трудности, связанные, наверное, с неуверенностью в себе, волнением и сознанием, что мы делаем что-то не слишком хорошее с бедной дурочкой, я сумел войти в нее. Семя я не изверг, да и не думал об оргазме. Мне было важно любым способом испробовать сам механизм полового акта.

Я быстро натянул штаны. А когда вылезал с площадки, услышал за спиной резкий голос Сото:

– Ну давай, дура. Мы уже закончили.

Я немного опоздал к ужину, но не настолько, чтобы мама подняла крик. Когда я коснулся своей щекой маминой щеки, она сморщилась. И уже через несколько минут, пока мы, не дожидаясь отца, ели суп, внимательно посмотрев на меня, спросила:

– Слушай, ты когда в последний раз принимал душ?

12.

Мне понадобилось не так уж много времени, чтобы полюбить Ла-Гиндалеру и привольное холостяцкое житье, которое оставляло простор для чтения, любимых занятий, встреч и бесед с моим другом Хромым и прогулок с Пепой… Разумеется, я грустил, страдал от одиночества и от того, что оказался в роли проигравшего, к тому же платил алименты, хотя это с финансовой точки зрения не было более серьезной обузой, чем прежняя часть семейных расходов, выпадавшая на мою долю.

Оценив ситуацию с практической стороны и решив не поддаваться унынию, я твердо понял, что развод стал для меня довольно выгодным делом и в первую очередь принес свободу. Я увлекся – кто бы мог подумать! – кулинарией. Купил утюг, сжег пару рубашек, но потом приспособился, и больше никаких неприятностей на гладильной доске не происходило. Мне нравилось ни от кого не зависеть и воображать, проходя мимо фотографии отца, будто он награждает меня едва заметной одобрительной гримасой. Во время школьных каникул я совершил несколько путешествий. Побывал в Риме. Да, вот так просто – взял и съездил. Увидел город на экране телевизора и сказал себе: «В субботу ты туда поедешь». И поехал. Я пожарился на солнце в Танжере, побывал в Осло, добрался до острова Иерро – главным образом потому, что он расположен очень далеко. Я путешествовал один и конечно же скучал, но в то же время был несказанно счастлив, потакая своим прихотям и делая все, что мне заблагорассудится, – ведь никто, стоя рядом, не одергивал меня каждую секунду.