– Ванеса, мы сюда пришли не полдничать.

Вскоре я повернулся к директору, чтобы спросить с приторной вежливостью – а заодно решив испытать терпение представителя закона, – не будет ли он против, если я тоже возьму печенье. Разумеется, разумеется, все это для вас и поставлено. Пожалуйста, наливайте себе сок и воду, если желаете. Никита не заставил себя долго упрашивать. Наполнил стакан апельсиновым соком и быстро выпил, потом за несколько минут ополовинил блюдо с печеньем. Я съел две или три штуки.

15.

Директор школы произнес короткую вступительную речь, исполненную исключительной добросердечности, но полицейский больше не мог сдерживаться. Он гневно сдвинул брови и принялся выдвигать обвинения, бросая грозные взгляды на Никиту. Моего сына больше интересовало блюдо с печеньем, чем суть разговора, а еще он иногда поглядывал на девочку, а девочка поглядывала на него, словно оба хотели сказать что-то друг другу глазами. У меня за все это время не дрогнул ни один мускул на лице, я спрятался за броней полной невозмутимости, что было чистой воды провокацией, обычно доводившей до бешенства Амалию, когда мы с ней ссорились.

Полицейский говорил недурно, по крайней мере пока изрекал фразы, которые наверняка выучил наизусть еще дома, пережевывая бессонными ночами свою обиду. Однако постепенно начал сбиваться и повторяться, и в какой-то момент стало понятно, что ораторским искусством он не владеет и ему элементарно не хватает слов, но это можно было бы замаскировать, позволь он и другим поучаствовать в разговоре. Полицейский же попытался выйти из затруднительного положения, пустив в ход крепкие словечки. И если я до этого хранил молчание, то теперь опять повернулся к директору и спросил, считает ли он допустимыми такие выражения и такой тон. Добряк лишь вздернул брови. Полицейский прервал свою пламенную речь, наверняка сбитый с толку тем, что о нем говорят словно об отсутствующем. Понемногу до него стало доходить, что дело поворачивается неблагоприятным для них с Ванесой образом, и он умолк; а уже через несколько минут, особенно когда он наконец разрешил дочери налить себе соку, я даже стал испытывать к нему жалость. Я издалека чую отчаяние, даже если оно прикрывается фанфаронством.

Несчастный полицейский сам не знал, чего он хотел. Да, ему было необходимо выплеснуть наружу злость и тревогу. А дальше? Выдать дочку замуж, как это делалось в старые времена, чтобы не дать повода для пересудов родственникам, знакомым и сослуживцам по Национальной полиции? Но за кого выдать? За этого пожирателя печенья, который сидел напротив и, по всей видимости, был самым тупым учеником в школе? Совсем другое дело – получить деньги на воспитание младенца. Именно к этому, как мне показалось, и сводились цели полицейского, вполне законные, надо добавить, но только он все никак не мог четко их сформулировать. Я выразил готовность взять на себя причитающуюся мне часть расходов, коль скоро «речь идет об обеспечении благополучия моего внука». Однако я полагал не только разумным, но и необходимым прежде всего установить – точно установить, – кто является отцом ребенка.