Мне не представилось случая – да я его и не искал – расспросить Маргариту про ее детство и юность, проведенные в семейном кругу. Поэтому я не знаю, как сама она видела то, о чем рассказывала Амалия, чью версию в общих чертах я сейчас изложу.

Маргарите было четыре года, когда ее мама вернулась из роддома на улице О’Доннелла с новорожденной девочкой. Та, что на первых порах напоминала розовую куклу, которая без проводов и батареек умела беспомощно попискивать и шевелиться, очень скоро превратилась в жестокую соперницу, как только дело касалось родительского внимания. Но в истории человечества так оно всегда и было. Период, когда хрупкое здоровье Амалии составляло главную заботу в семье, растянулся до ее подросткового возраста, что сказалось, понятное дело, на отношении к Маргарите – той с раннего возраста казалось, что до нее никому нет дела и ее мало любят, поэтому ей приходилось довольствоваться крохами ласки, остававшимися от сестры. «Дочка, – говорила ей мать, – ты крепкая, здоровая и можешь обойтись собственными силами, а вот Амалия… Бедная Амалия!» Отцу подобные проблемы психологического характера казались женскими глупостями, признаком слабости, кокетства и баловства.

– Ты тоже должна заботиться о сестре, – сказал он с упреком старшей дочери, повесив на девочку ответственность, которая в конце концов разрушила остатки ее уверенности в себе.

В ту ночь, когда после выпитого вина Амалия предалась печальным воспоминаниям, она без малейших сомнений утверждала, что Маргарита, почувствовав себя отодвинутой на второй план, получила неисцелимую рану. К этой эмоциональной травме позднее добавились раздоры и взаимное непонимание с родителями, что характерно для переходного возраста. Но в данном случае ситуацию осложняло и еще одно обстоятельство: в их семье царили до предела строгие порядки, и от Маргариты требовали слепого послушания, хотя в юные годы естественно желание скинуть с себя домашние оковы.

– Как мне кажется, Маргарита поступала во вред себе, лишь бы таким образом наказать меня и родителей. Она словно говорила: вот, смотрите, к чему привело ваше обращение со мной.

Но это предполагаемое наказание или месть никогда никакого эффекта не имели по той простой причине, что не могли исправить ситуацию, а уж тем более изменить прошлое; а еще потому, что на самом деле Маргарита, по твердому убеждению Амалии, сама себя ненавидела.

21.

Эту женщину, теперь программиста, воскресным летним днем 2005 года я везу на своей машине в аэропорт. Она покидает нашу страну, решив навсегда обосноваться в Цюрихе, где вскоре выйдет замуж за швейцарца (круглолицего и румяного, на одиннадцать лет старше ее, с которым они разговаривают по-английски) – он берет ее работать к себе на фирму. Эта женщина – моя свояченица Маргарита, и она по причинам, которые Амалия не смогла или не захотела мне объяснить, страстно пожелала, чтобы в аэропорт ее отвез именно я.