Никита, которого вроде бы ничуть не удивило мое желание избавиться от стольких вещей, перебил меня:
– Послушай, пап, а с диваном как быть?
– Диван остается здесь.
Под конец все трое взмокли от пота и с трудом переводили дух, натужно дыша полуоткрытыми ртами (почему они не могут дышать носом?), но были очень довольны и неуклюже подбирали слова, чтобы выразить мне свою благодарность. Я предложил им воду – газированную или из-под крана. Они отказались. Предложил что-нибудь перекусить, но не в добрый час, потому что они тотчас сожрали целое блюдо черешни, которую я наивно приберегал на полдень, чтобы съесть со сливками и миндальным ликером. А эти ненасытные черти умяли еще и полдюжины бананов.
Никита на несколько минут остался со мной наедине, пока приятели ждали его в машине. Наконец-то я мог отругать его – очень мягко, надо сказать, – пользуясь тем, что нас никто не слышал:
– Слушай, ты все время чесал себе спину.
– Просто, когда я потею, кожа страшно зудит. Наверняка вся футболка будет в пятнах крови.
– А что, мазь не помогает?
– Эта мазь – чистое надувательство. С таким же успехом можно мазаться майонезом.
Потом Никита спросил про куклу. Продолжаю ли я ее эксплуатировать. Ведь он мог бы несколько улучшить свое материальное положение, продав ее за горстку евро.
– За сколько же?
Но мой бедный сын ни черта не смыслит в коммерции.
– Ну, за пятьдесят евро, – говорит он простодушно.
– Какие пятьдесят евро? Ты что, не видишь, что это высокотехнологичный продукт?
У Никиты в глазах тотчас вспыхивает алчный огонек, а я жалею, что совершил акт неблагодарности и даже жестокости, назвав Тину продуктом. Никита захотел узнать, сколько же можно запросить за нее на
– А тебе не будет стыдно продавать на улице сексуальную игрушку?
– Мне ничего не стыдно. Я остался с пустыми карманами.
– Не вздумай просить меньше четырехсот.