— В каком хорошем месте я родилась, — сказала с улыбкой Даша.

— Может. домой поедем. Увидела Родину, и хорошо. И хватит.

— Не хватит, — отозвалась Даша, помрачнев.

Тетя Шура, худенькая, ловкая старушка, трудилась на огороде, и идти в дом для обсуждения важных дел, о чем Элла Викентьевна откровенно намекнула, отказалась категорически. Вначале она обрабатывала помидоры, "жара такая, а эта сволочь фитофтора, гниль по–нашему, все погубила", потом собирала "остатний" горох и, наконец, принялась за клубнику, которую сегодня непременно надо было "освободить от усов и рассадить вольно". Трудно вести разговор, если видишь перед глазами согбенную спину и тощий, обтянутый сатиновой юбкой зад.

— Вы говорите, говорите, — поощряла старушка Эллу, — я ведь все слышу, не глухая.

А сколько можно задавать вопросы, не получая ответа. Даже Элла Викентьевна, на что болтливый человек, и та иссякла.

— Ну и что вы нам на это скажете? Вы не думайте, мы платим за услуги.

Старушка выдержала паузу, потом, не разгибая спины, неторопливо, с интонациями сказительницы, повела повествование. Года, она, конечно, не помнит, потому что живой человек, а не настенный календарь. А случаи помнит. Была у них одна негодница, уж такая дрянь… Медсестра, ребеночка на сторону продала. Ее уличили потом, а ту, кому она продала, и искать не стали. А случилось все так… Рожала мать двойню. Девочки. Одна‑то хорошая родилась, а вторая не закричала. Матери и сказали, мол, погибла ваша вторая дочка. Мать в слезы, но хорошо хоть первая жива. А ту, мервенькую, оказывается, оживили, выходили и при роддоме оставили. А потом и покупатель подвернулся. Это в смысле удочерения. Говорят, что дрянь эта, медсестра, живет сейчас в Старой Руссе и в ус не дует. Правда, история эта не в нашем роддоме приключилась, но все так и было, я вам правду говорю. Бывает, что и умирают матери родами, те, которые близнецов рожают. Детей, естественно, забирает родня.

Случаи из жизни роддома сыпались, как из рога изобилия, им не было конца. Надежды, что они иссякнут, не было никакой, разве что рассказчица когда‑нибудь утомится и прервется хоть на мгновение.

— Помоги‑ка, — обратилась она вдруг к Даше, — я эту каменюку давно вытащить мечтаю. Да глубоко сидела, зараза! А сейчас на поверхность и вылезла.

Даша покорно запустила пыльцы в рыхлую землю, нащупала острый конец невидимого камня, потянула вверх. Старуха ей активно помогала.

— Нет, не сдюжим, — сказала она наконец.

— Лом надо…

— Сейчас принесу.

Камень поддели ломом, надавили в четыре руки на рычаг. Элла Викентьевна опомнилась и тоже бросилась помогать. Плоский, гранитный камень, выворачивая с корнями клубнику, лениво выполз на поверхность.