Он отвел глаза. И снова поискал за ухом, надеясь найти там ту сигарету, которую уже выкурил.

– Так что же случилось? – спросила я.

Хэнк посмотрел на меня этим своим проницательным взглядом – он словно каждый раз взвешивал, стоит ли ему снизойти до ответа на заданный мною вопрос, – и сказал:

– Что случилось? Сейчас я тебе расскажу: наш старик постепенно потерял все, что у нас было, одно за другим. Когда родился Тедди, мы вчетвером жили в доме из четырнадцати комнат. И примерно каждый год мы теряли по комнате – и переезжали еще на несколько кварталов ближе к докам. А к тому времени, как мне исполнилось пятнадцать, мы жили уже в какой-то ночлежке, которая буквально нависала над водой.

И он, вытянув руку под углом в сорок пять градусов, показал мне, как именно она нависала.

– У моей матери была мечта, чтобы Тедди непременно учился в том же колледже, что и наш прадед – это было еще до бостонского чаепития[177]. Так что она скопила немного на черный день, расчесала Тинкеру кудри и отправила его в этот колледж. А когда он был на первом курсе, попала в отделение для больных раком, и наш старик нашел ее заначку. Вот как-то так.

Хэнк покачал головой. Складывалось впечатление, что с Хэнком Греем сразу было ясно: стоит ли одобрительно кивать головой или возмущенно ею мотать в знак полного несогласия.

– И, по-моему, с тех пор Тедди только и делал, что всеми силами старался вернуться в этот гребаный колледж.

Мимо проходила пара негров, мужчина и женщина, оба очень высокие. Хэнк, сунув руки в карманы, мотнул головой в сторону мужчины и спросил:

– Эй, приятель, закурить есть?

Он задал этот вопрос своим обычным, отрывистым и недружелюбным, тоном, но негра это, похоже, ничуть не смутило. Он не только дал Хэнку сигарету, но и зажженную спичку ему поднес, заслонив огонек своей огромной черной ручищей. Хэнк еще долго смотрел вслед этой негритянской паре, и на лице его было написано нечто вроде благоговения, как если бы он вновь обрел веру в человеческую расу. А когда он снова повернулся ко мне, то был весь в поту, как во время приступа малярии.

– Ты ведь Кейти, верно? – почему-то снова спросил он. – Послушай, у тебя не найдется немного денег?

– Не знаю.

Я пошарила в карманах пиджака Дики, обнаружила там портмоне с несколькими сотнями долларов и засомневалась, стоит ли все это отдавать Хэнку. Потом протянула ему две десятки. Когда я доставала деньги, он невольно облизнулся, словно уже предвкушая то, во что они вскоре превратятся. Взяв протянутые мной купюры, он так стиснул их в кулаке, словно выжимал губку.