Единственным, с кем она могла спокойно все обсудить, был преподобный Миллар. Откройся она матери или Уинифред, и те покрутили бы пальцами у виска. Откройся бабушке с дедушкой, и те перепугались бы, что горе помутило ей разум, вынудив предаться несбыточным грезам. Дядя Реймонд выслушал бы ее сочувственно и понимающе, но благоразумно заметил бы, что мертвые не возвращаются. Синтия убедила бы ее отпустить Руперта и найти себе достойного мужа, который взял бы на себя заботы о ней и Мэри-Элис. Никто из них не поверил бы, что Руперт попросил ее ждать. «Жди меня, и я вернусь…»

Дом преподобного Миллара, уютный и изящный особняк георгианского стиля, увитый палевыми розами, стоял на отшибе дороги, неподалеку от церкви. Флоренс никогда не переступала его порога, хотя частенько проходила мимо, любуясь цветами. Викарий жил в гармонии и с флорой, и с фауной.

Чтобы не обескуражить его внезапным визитом, Флоренс заранее договорилась о встрече по телефону. В это время года викарий работал не покладая рук, то венчая молодоженов, то крестя младенцев, и заявляться без приглашения было бы невежливо. Флоренс засунула книгу со стихотворением в корзинку с букетиком душистого горошка, который нарвала в собственном садике, оседлала велосипед и покатила по тропинке к пасторскому домику. Ветер бил ей в лицо, и она с наслаждением вдыхала свежесть и аромат моря, навевавшего ей мысли о Руперте. Она одновременно и ликовала, и печалилась. Все вокруг напоминало о Руперте: и шепот листьев на ветру, и птичье пенье, и горячий солнечный луч на щеке. Куда бы ни падал ее взгляд, везде она видела Руперта. Каждый укрывшийся в тени уголок залива Гулливера воскрешал в памяти места их излюбленных прогулок. Весь залив Гулливера, без остатка, был полон их с Рупертом любовью: потерянной, изломанной и неутолимой.

Добравшись до особняка викария, Флоренс прислонила велосипед к крыльцу и дернула за шнурок колокольчика. Через секунду дверь отворилась, и к Флоренс выплыла миссис Марли, миниатюрная старушка-экономка, опекавшая преподобного Миллара. Миссис Марли всячески подчеркивала свое высокое общественное положение: постное морщинистое лицо, изможденное горячечными молитвами и страстным обожанием, дышало благочестием, цыплячью грудь украшало огромное распятие. Старушка одинаково ревностно превозносила и Бога, и своего нанимателя, преподобного Миллара.

– Прошу, входите, миссис Даш, – произнесла экономка, вводя Флоренс в темный коридор. – Викарий вас ожидает.

Ослепленная солнечным светом Флоренс заморгала. Лишь через несколько секунд, когда глаза ее немного привыкли к полутьме, она различила массивную деревянную мебель, громоздившуюся вдоль обитых панелями стен. В нос ей нестерпимо ударило потянувшимся с кухни запахом тушеной капусты и брокколи, и Флоренс рассыпалась в благодарностях Небесам, надоумившим ее отклонить приглашение викария пообедать.