Человек, познавая себя, осознавая свое истинное устремление, открывает, что термин «счастье», описывающий цель нашего пребывания на земле, можно разложить на эти три составляющие. Человек счастлив, когда познает Истину, это «вера» — узнавание, знание; когда Истина обретает форму отношений, становится деятельной жизнью, благоволением, это называется «любовью»; и когда тем самым обнаруживается смысл и польза и всякое действие во всякое время исполняется творчеством и становится плодотворным — это «надежда». Verum, bonum, pulchrum, говорили в Средневековье: Истина, благо, красота — три измерения жизни, творения по образу и подобию Божию. Таким образом, исследуя теологические добродетели, Данте исследует природу человека, желание и устремление каждого.

Второе соображение: если Божественная природа троична, тайна истинной жизни, жизни в Боге — это непрестанное движение. Если природа человека — это в каком-то виде образ Божественного существования, то, значит, и наша природа — движение, любовь. Чем дальше мы читаем, тем более становится понятно, что без этого понимания невозможно постичь глубинную логику «Божественной комедии».

К этой мысли мы еще вернемся, когда будем читать последнюю терцину последней песни, потому что она — краеугольный камень такого понимания. Это заставляет нас заново перечитать и переосмыслить все произведение в свете данного видения. Но и при чтении этой песни необходимо все время напоминать себе, как важно для Данте постоянно открывать для себя непрестанное желание как природу Бога, движение, удерживающее все. А это значит, что наша природа — это любовь.

Песнь двадцать четвертая начинается с того, что Беатриче предлагает апостолу Петру вопросить Данте.

«О сонм избранных», компания тех, кого позвали участвовать в «Вечере Великой Святого Агнца», — Беатриче обращается к апостолам, тем, кто две тысячи лет назад был участником той самой Вечери, — но в более широком смысле речь идет также о «Вечере Великой» как пире небесном, полном общении со Христом, возможном только в раю, насыщающим так, что «утолено алканье всех!». Еще одно противопоставление земле, где утоленное желание пропадает: на небесах пища — «еда, которой алчет голод утоленный»[227]. Это движение непрестанно, в нем утверждение другого становится исполнением себя. Это постоянное объятие и утверждение. «Вот этому, — Беатриче представляет Данте, — дана огромная благодать хотя бы крошки подбирать от этой небесной трапезы, „хоть время жизни им не свершено“, то есть еще при жизни. Смотрите, как велико его желание, „ему росы пролейте“, утолите его жажду, вы, пьющие от того источника, к которому он стремится — „чего он чает“».