Ибн-Хафсун, недавно захвативший Баену, теперь стал хозяином всех значимых крепостей, расположенных к югу от Гвадалквивира. Его признала почти вся Андалусия, и султан понял, что теперь никому не может пожаловать пустой титул правителя Эльвиры или Хаэна. Гордый обретенным могуществом глава ренегатов теперь решил обеспечить его постоянство. Он не сомневался, что Кордова скоро окажется в его руках, сделав его хозяином Испании. Вместе с тем он понимал, что если останется лидером исключительно испанцев, арабы не подчинятся его власти. Было необходимо, чтобы правителем Испании его официально назвал халиф Багдада. Это явилось бы важным шагом к достижению его мечты. Его престиж от такого действа не мог пострадать. Власть халифов над провинциями, так далеко удаленными от центра, была чисто номинальной, и, если халиф согласится назначить его наместником, есть надежда, что арабы не откажутся ему подчиниться, потому что тогда он станет не просто испанцем и представителем глубокоуважаемой ими династии.

Разработав план, Ибн-Хафсун начал переговоры с Ибн-Аглабом, правившим Африкой от имени халифа Аббасидов, и, чтобы расположить его к себе, предварительно отправил ему богатые дары. Ибн-Аглаб принял подарки весьма благосклонно, отправил ответные дары и поддержал планы Ибн-Хафсуна. Он обещал, со своей стороны, повлиять на халифа.

Выжидая удобного момента, чтобы поднять флаг Аббасидов, Ибн-Хафсун подошел к Кордове и развернул штаб в Эсихе. Оттуда он время от времени посещал Полеи, чтобы поторопить строительство укреплений, которые сделают его положение неуязвимым. Через несколько месяцев – а быть может, и дней – он войдет в столицу победителем.

Кордова была погружена в уныние. Не подвергаясь фактической осаде, она переживала все трудности осажденного города. По утверждению арабских историков, город превратился в пограничный населенный пункт, который в любой момент мог подвергнуться нападению. Много раз горожане просыпались по ночам, разбуженные криками несчастных крестьян, которых убивали на другом берегу реки солдаты из крепости Полеи. Современник писал: «Государству угрожает полное уничтожение, несчастья следуют одно за другим без перерыва, процветают разбой и воровство, наших жен и детей уводят в рабство». Бездействие слабого и трусливого султана осуждали все. Солдаты выражали недовольство отсутствием платы. Провинции перестали платить дань, казна была пуста. Султан заимствовал некоторые суммы, однако использовал те небольшие деньги, которые ему удавалось достать, чтобы заплатить арабам в провинциях, сохранявших верность ему. Пустые рыночные площади указывали на отсутствие торговли. Цена на хлеб стала заоблачной. Никто не осмеливался думать о будущем. Отчаяние владело людскими сердцами. «Очень скоро, – писал современник, которого мы уже цитировали, – править станет мужлан, а благородные люди будут пресмыкаться в пыли». С тревогой люди вспомнили, что Омейяды утратили свой талисман – знамя Абд-ер-Рахмана I. Факихи, считавшие каждое бедствие наказанием небес и называвшие Ибн-Хафсуна божьей карой, пугали горожан страшными предсказаниями. «Горе тебе, Кордова! – кричали они. – Горе тебе, грязная куртизанка, средоточие грязи и разврата, горя и невзгод. У тебя нет ни друзей, ни союзников. Когда капитан с большим носом и зловещим лицом, чей авангард из мусульман, а арьергард из идолопоклонников, остановится у твоих ворот, знай, твоя гибель близка. Твои жители побегут в Кармону, но это будет проклятое убежище». Проповедники со своих кафедр обрушивались на Дом зла – так они называли дворец, и точно называли день и час, когда Кордова окажется в руках неверных (дословно – политеистов, то есть христиан). «Мерзкая Кордова! – выкрикивал проповедник. – Ты навлекла на себя ненависть Аллаха, поскольку пригрела на своей груди чужаков, преступников и шлюх! На тебя будет направлена ярость небес. …Ты видишь, что по всей Андалусии бушуют народные волнения. Поэтому не думай о земных вещах. Смертельный удар будет нанесен с той стороны, где стоят две горы, черная и коричневая. …Начнется все в месяце рамадан, пройдет месяц и еще один, и разразится ужасная катастрофа на большой площади у Дома зла. Тогда охраняйте своих жен и детей, о жители Кордовы! Пусть никто из вас не идет к Дому зла и большой мечети, потому что в этот день не спасутся ни женщины, ни дети. В пятницу начнется страшное бедствие между полуднем и четырьмя часами, и продлится оно до заката. Безопасным местом будет холм Абу-Абда, где раньше стояла церковь». Иными словами, имелось в виду, что христиане Ибн-Хафсуна будут уважать священное место и не обагрят его кровью. Никто не был подавлен больше, чем султан. Трон, к которому он так стремился и который получил ценой братоубийства, стал для него терновым кустом. Он ничего не мог сделать. Он проводил надежную и правильную, по его мнению, политику, которая провалилась. Вопрос о принятии энергичной политики его покойного брата на повестке дня не стоял – не было ни денег, ни людей. Более того, Абдуллах всегда ненавидел войну. Он был благочестивым и домашним принцем, являвшим собой жалкую фигуру на поле брани. Поэтому он был вынужден упорно продолжать миролюбивую политику, рискуя опять стать жертвой хитрого ренегата, уже неоднократно его обманывавшего. А Ибн-Хафсун, уверенный в победе, не был склонен идти на компромисс. Тщетно Абдуллах предлагал ему мир на самых благоприятных условиях. Ренегат их все с презрением отверг. Всякий раз, встретившись с очередным отпором, султан лишался веры в земную помощь и обращался к Богу – закрывался в келье с отшельником и сочинял меланхоличные стихи: