Нахе пришло в голову, что он уже достаточно давно играет роль хаджиба. Поэтому, умертвив сына Хасана – маленького мальчика – и бросив в тюрьму его брата Идриса, он дерзко предложил себя берберам в качестве суверена и постарался умаслить их блестящими обещаниями. Придя в глубочайшее негодование от столь невероятной наглости и кощунственного честолюбия – они всегда испытывали почти суеверное почтение к потомкам пророка, – берберы решили ждать более благоприятной возможности покарать его и потому поклялись ему в верности.

После этого Наха объявил о своем намерении отобрать Альхесирас у правящего там хаммудита Мухаммеда. Он начал кампанию, но в первых же встречах с противником понял, что берберы сражаются как-то смирно и он не может на них положиться. Проявив благоразумие, он приказал отступать. Он намеревался по возвращении в столицу выслать заподозренных им берберов, подкупить остальных и окружить себя как можно большим числом славян. Но его враги или получили информацию о его планах, или догадались о них, и, когда армия проходила через узкий горный проход, они напали на узурпатора и убили его. И было это 5 февраля 1043 года.

В войсках воцарилась неразбериха. Берберы ликовали, а славяне разбегались, чтобы не разделить судьбу своего главы, а двое убийц во весь опор поскакали в город и, въехав в Малагу, стали кричать: «Хорошие новости! Узурпатора больше нет!» Потом они убили помощника Нахи. Идриса, брата Хасана, освободили из заключения и объявили халифом.

Славяне сыграли свою роль в Малаге, однако мир, на некоторое время восстановленный, оказался непродолжительным. Идрис II никоим образом не был великим человеком, но он был добр и снисходителен. Ему нравилось раздавать подарки. Если бы это зависело только от него, все были бы счастливы. Он отзывал отовсюду изгнанников и возвращал им собственность, он никогда не слушал доносчиков и каждый день раздавал бедным пятьсот дукатов. Его симпатия к низшим классам, с представителями которых он любил беседовать, резко контрастировала с роскошью, великолепием и строгим этикетом двора. Хаммудиты, как потомки зятя пророка, считались их подданными полубогами. Чтобы поддерживать иллюзию, чрезвычайно полезную для укрепления их власти, они редко показывались на публике и всячески окружали себя таинственностью. Сам Идрис, несмотря на свои простые вкусы, не отказывался от церемониалов, установленных его предшественниками, и плотный занавес всегда отделял его от того, с кем он разговаривал, однако, поскольку он был в высшей степени добродушным человеком, то иногда забывал свою роль. Однажды, к примеру, поэт из Лиссабона прочитал оду, восхваляющую его великодушие и благородных предков. «Если другие люди, – сказал он, используя фантазийную арабскую фразеологию, – созданы из воды и пыли, потомки пророка сотворены только из чистой воды справедливости и благочестия. Дар пророчества дарован их предку, и ангел Гавриил, невидимый нами, парит над нашими головами. Лик Идриса, предводителя правоверных, подобно восходящему солнцу, которое ослепляет своими лучами всех, кто на него смотрит. Ах, мой принц, как бы мы хотели взглянуть на вас, окунуться в ваше сияние – частицу того, что окружает Властелина Вселенной!» И халиф сразу велел раздвинуть занавес. Более удачливый, чем несчастная возлюбленная Юпитера, ставшая жертвой своего любопытства, поэт смог насладиться созерцанием своего божества, которое если и не ослепляло губительным сиянием, но, во всяком случае, было добрым и благожелательным. Вероятно, зрелище оказалось приятнее глазу поэта, чем если бы оно излучало слепящие лучи, о которых он говорил в своих стихах. Известно, что поэт получил щедрые дары и удалился вполне удовлетворенный.