С появлением светской интеллигенции нового образца классики персидской литературы, Руми, Саади или Хафиз, начали покрываться пылью; вместо них читатели жадно накинулись не только на новые иранские романы и повести, но и на книги таких европейских мыслителей, как Шарль Монтескьё или Огюст Конт, философов, рассуждавших о прогрессивном развитии общества. Монтескьё составил описания политических систем и расположил их в иерархическом порядке, от худших к лучшим: монархия лучше деспотизма, республика лучше монархии. Конт писал, что, становясь всё более цивилизованными, люди переходят от религиозного к метафизическому, а затем к научному сознанию[73].

Иранские интеллектуалы-модернисты решили, что их страна тоже нуждается в развитии. Их недовольство сосредоточилось на монархах Каджарской династии, правивших страной уже второе столетие. Эти цари обращались со страной практически как со своим личным достоянием. Один шах за другим по кусочкам распродавал национальную экономику иностранцам, чтобы оплачивать свою роскошную жизнь и дорогие прихоти, в том числе поездки в Европу.

Негодование светских модернистов вырвалось на поверхность во время Табачного Бойкота, движения, которое столь страстно пропагандировал Джамалуддин-и-Афган. Помимо интеллигенции, он вовлек в Табачный Бойкот шиитский клерикальный истеблишмент, и именно этот союз заставил шаха отступить. Однако, едва шах аннулировал монополию Великобритании на торговлю табаком в Иране, клирики сочли себя победителями и удалились с поля боя.

Но остальные активисты продолжали держаться вместе и выдвинули новые требования. Они призвали принять конституцию, ограничивающую полномочия шаха и дающую народу право голоса в управлении страной. При горячей заочной поддержке Джамалуддина (к тому времени уже высланного в Малую Азию) эти светские модернисты начали обсуждать парламентскую демократию. Здесь клерикалы решительно им воспротивились. Конституция, говорили они, совершенно неисламская идея; у Ирана уже есть конституция, и имя ей Шариат. Отвергали они и идею демократии, говоря, что ислам допускает только династическое правление. Так в первые годы двадцатого века борьба между клириками и короной в Иране превратилась в сложную трехстороннюю борьбу между клириками, короной и светской модернистской интеллигенцией – борьбу, в которой любые две фракции могли объединяться против третьей. В вопросе о конституции клирики и корона единым фронтом стояли против модернистов.

Но модернизм набирал обороты. В 1906 году шах из Каджарской династии Мозафареддин наконец сдался. Он принял конституцию, которая серьезно ограничивала его власть и предписывала созвать парламент, так называемый Меджлис. Через неделю после первого заседания Меджлиса шах умер, и трон занял его сын Мохаммед Али-шах. Не вполне ясно, какой реальной властью обладал парламент – ни армии, ни полиции у него в подчинении не было; однако за два года Меджлис принял набор законов, заложивших в Иране основы свободы слова, свободы прессы и целого ряда других гражданских свобод.