«Братья-мусульмане» сформировались в те же годы, когда Соединенные Штаты вели борьбу с Великой Депрессией. В этот же период Германией овладевали нацисты, а в Советском Союзе укреплял свою власть Сталин. За пределами Египта о «Братьях-мусульманах» почти никто ничего не знал: не потому, что организация была секретной (поначалу «братья» не таились), а потому, что она почти не имела приверженцев среди египетской элиты и не представляла интереса для иностранных журналистов. Даже египетские газеты редко публиковали материалы о деятельности «Братьев-мусульман», а западная пресса и вовсе не обращала на них внимания. Да и с чего бы? Это было движение в основном городской бедноты; а иностранцы, проезжавшие через Египет, едва замечали этих плохо одетых людей, которые, словно тени, толпами бродили по улицам, брались за самую тяжелую работу, подносили европейцам чемоданы, оказывали разные услуги и просили «бакшиш» – так назывались в тех краях чаевые (писатель Сидни Джозеф Перельман шутил по этому поводу: мол, самое страшное в Египте – не жара, а алчность египтян).

По мере вестернизации и индустриализации число городской бедноты в Египте росло. С расширением этого класса и «Братья-мусульмане» переросли рамки политического движения и стали скорее питательной средой для недовольства любого рода: здесь распространялся протест против западного влияния, против собственной модернистской элиты, против собственного правительства, против национальных правительств в других мусульманских странах, даже против механизмов демократии – в той мере, в какой они отражали западные ценности.

Итак, к концу 1930-х годов светские лидеры по всему мусульманскому миру, будь они главами стран или лидерами движений за независимость, начали ощущать себя между молотом и наковальней: сверху по-прежнему давили на них европейские империалисты, а снизу подпирали недовольные исламисты. Что же им было делать?

Находясь под таким давлением, политики обычно стараются связать себя с какой-нибудь популярной в обществе страстью, чтобы получить народную поддержку, и часто используют с этой целью религию. Однако светские модернисты никак не могли искать себе поддержки в религии – именно ее они стремились убрать из публичного пространства. Так что вместо этого знамени они разворачивали два других. На одном значились лозунги «развития» и материального процветания, на другом – национализма. Например, в Иране режим Пехлеви старался установить свою преемственность с доисламской Персией. В Афганистане режим Надир-шаха настаивал на использовании пушту как государственного языка, хотя в быту на нем говорило меньшинство населения. Повсюду звучали громкие речи о величии нации, блеске ее культуры и славной истории ее народа.