Эта верность установленным образцам, это однообразие византийской живописи, должно быть, стали еще крепче во время борьбы против иконоборцев; эта борьба, если можно так сказать, освятила живопись и наделила ее почестями, которые воздаются мученикам. «Преклонение народа перед этим искусством стало еще более пылким, и с тех пор стало делом чести воспроизводить иконы такими, какими они были запрещены. Они переставали быть просто творениями людей и становились настоящими личностями; византийская литература изобилует интересными легендами, которые это доказывают: в них иконы говорят, действуют, движутся, перемещаются, и эти явления происходят так часто, что почти перестают восприниматься как сверхъестественные». Однако эти чувства были лишь развиты борьбой, происходившей в VIII веке, а возникли намного раньше. Уже с начала VI века считалось преступлением изменение некоторых предписанных образцов, считавшихся священными. В 507 году император Анастасий велел священнику-манихейцу написать несколько икон с отступлениями от ортодоксальной традиции. Этого было достаточно, чтобы вызвать мощный бунт.

Вот чем объясняются длительная неизменность и бесконечное повторение одних и тех же образцов в византийской живописи. В VIII веке, а возможно, уже в VII основные черты живописи стали полностью неизменными, «и смирен как современный афонский художник, имел перед глазами неизменный образец, который он слепо воспроизводил с изумительной легкостью». Один из тех сюжетов, которые можно увидеть в большинстве церквей Востока, Страшный суд, всегда изображен в них с одними и теми же берущими за душу реалистическими подробностями, которые заимствованы из знаменитого описания Страшного суда у святого Иоанна Дамаскина. В IX веке святой Мефодий, апостол славян, монах и священник одновременно, описал это самое изображение Страшного суда во дворе царя Богориса. Другой сюжет из числа самых популярных на Востоке, Успение Богоматери, «который почти всегда украшает византийские церкви», очевидно, тоже берет начало в VIII веке. Это один из самых прекрасных сюжетов греческой иконописи. Тело Девы Марии, закутанное в длинные одежды, лежит на погребальной постели, вокруг молятся и плачут присутствующие. Сзади, возвышаясь над их толпой, видна большая фигура окруженного ангелами и святыми Христа, который держит на руках душу Девы Марии в виде маленького ребенка, одетого в белое. Нет ничего более простого, но и более берущего за душу, чем контраст между согнувшейся в поклоне толпой, горизонтальной линией, которую образует труп Богородицы, и вертикальной линией, которую образует фигура Христа: мысли о печали, смерти и победе выражены так, что не противоречат одна другой и все основаны на главенствующем впечатлении величия. Несомненно, и в этом случае можно отметить много связей с античным искусством: мы обнаруживаем в росписи на вазах такие же погребальные ложа, такие же тела, лежащие очень прямо в длинных драпировках, такую же расстановку фигур вокруг умершего и даже обычай изображать умершего в облике ребенка. Но здесь присутствие Христа, изображенного более крупным, чем остальные действующие лица, преображает картину и придает ей совершенно иной вид. Тот, кто первым изобрел эту композицию, был истинным художником, даже можно сказать – гениальным художником.