Однако, несмотря на суровую поэтичность сюжета, настоятель Студийского монастыря в своем похоронном песнопении ни разу не достигает вершин; оно наполнено спокойными и полными покорности жалобами на неизвестность часа смерти и на то, что жизнь коротка, советами, как хорошо использовать отпущенное время, общими фразами о том, как прекрасна монашеская жизнь. Его слова звучат красноречиво и ласково, мирно и сдержанно, они льются естественно и без усилий. Это намного больше похоже на проповедь или катехизис, чем на поэзию. Нужно процитировать одну из самых интересных строф этого песнопения – вторую, которая определяет ирмос всего песнопения: «Странное и необыкновенное зрелище я вижу: тот, кто еще вчера был моим товарищем, теперь лежит безжизненный, его голос перестал звучать, его глаза не смотрят, все части его тела стали тихими. Бог, как написано, принял решение против него, и он больше не вернется к нам». Интересно, что не только ирмос песнопения взят у Романа, из его «Духовной смерти монаха», но и эта строфа позаимствована оттуда почти без изменений. Было бы легко указать еще много общих черт в творчестве этих двух поэтов и показать, как и у одного, и у другого в поэте постоянно просыпается монах и напоминает о великих обязанностях тех, кто ведет монашескую жизнь любви к одиночеству, повиновении настоятелю, верности уставу. Сравнение позволит лучше увидеть характерные особенности, которые связывают или разделяют поэзию двух великих мелодов.

Например, в относящемся к тому же жанру кондаке о Страшном суде знаменитый гимнограф V века поднялся в прелюдии на высочайшие вершины лиризма. «Когда Ты придешь, Боже, на землю в Своей славе, вся вселенная задрожит от испуга, огненные реки потекут перед Твоим судом, книги будут открыты и тайны разоблачены; поэтому избавь меня от огня неугасающего, окажи мне милость и посади меня по правую сторону от Себя, Судья праведный». Поэт, глядя вглубь своей совести, уже испытывает тот страх, который испытает тогда, и он кричит об этом страхе, поет о нем со всей мрачной поэтичностью католического Dies irae. Затем он сопоставляет первое пришествие Спасителя и пророчества Апокалипсиса и древних пророков о последнем пришествии, после этого описывает бесчисленные беды, распространившиеся по земле в страшные дни Антихриста, – бесконечные войны, голодные годы, засухи; вся земля окажется во власти демонов. Гимнограф не упустил случая сказать и о том, что псалмы прервутся и гимны перестанут звучать, что в церкви не будет никакой литургии, даров или жертвоприношений. Все беды одновременно и быстро нападут на землю. Не останется никого, чтобы хоронить трупы, ребенок будет умирать уже у груди своей матери, сын будет поражен ударом в объятиях своего отца. Именно тогда придет во всей Своей славе, посреди облаков, сверкая как солнце, воплощенный Бог, Владыка мира, Тот, перед Кем трепещут ангелы. Могилы откроются, мертвые воскреснут, и все, праведники и грешники, народы и племена, ужаснутся, ибо присутствие Христа поистине грозно! Потом будет Суд, на котором с каждым обойдутся согласно его делам. Ох! – восклицает поэт, как будут кричать и жаловаться осужденные, среди которых я буду в первом ряду, когда они увидят грозного судью на его троне, армию ангелов и святых, сияющих счастьем, и грешников, навечно осужденных приговором, который невозможно отменить!