«Отец Стефан Середний, — плотный, долдонистый, дубоватый, чрезвычайно сварливый человек с тяжелым совиным взглядом и заплетенной сзади седоватой косичкой, — был как раз из тех, кто верил в мировой сионистский заговор, — вспоминает Владимир Илюшенко. — И как не поверить, если отец Александр, объект его многолетней мучительной зависти, обвинялся в бесчисленных погромных изданиях, а особенно в распространявшемся среди духовенства анонимном „Письме священнику Александру Меню“[188], в том, что он — сионист, агент иудаизма, разлагающий нашу Православную Церковь изнутри, дабы заменить ее „Вселенской Церковью“, которая признает „истинным Христом израильского лжемессию — антихриста“. О. Стефан ухватился за эту дичь как за якорь спасения, и натравил наиболее темную часть местных прихожанок на отца Александра, организуя коллективные доносы на него во все мыслимые инстанции — от патриархии до КГБ. Отец не отвечал ему злом и все эти безобразия терпел».

В клеветнических материалах, которые стали появляться со второй половины 70-х, отца Александра называли «постовым сионизма» или «прокатолически настроенным» священником. И поэтому одна из любимых формулировок доносчиков состояла в том, что отец Александр «превращает церковь в синагогу».

«Не без помощи „добрых людей“ отцу Стефану попало в руки письмо анонима, — рассказывает Сергей Бычков. — Оно произвело на него впечатление разорвавшейся бомбы. В одной из проповедей летом 1981 года он обрушился на отца Александра с обличениями. Автор этих строк слышал эту проповедь — в ней смешалось всё: жиды, масоны, сионисты, разрушение Церкви, а вдохновителем всей этой „черной гвардии“ оказался отец Александр. Ясно было, что отец Стефан не понял длинного и мудреного письма, но ухватил суть — отец Александр разрушает Православие и не где-нибудь, на просторах необъятной России, а в новодеревенском приходе, под самым носом протоиерея Стефана Середнего! Меня эта проповедь возмутила. После литургии я подошел к отцу Александру и поставил его в известность, что намерен поехать к митрополиту Ювеналию[189] и просить его образумить настоятеля. <…>

Митрополит Ювеналий принял меня любезно, расспрашивал о проблемах прихода, внимательно и сочувственно выслушал мой рассказ о происшедшем. Я даже удивился подобной сердечности. Митрополит спросил меня — не могу ли я письменно изложить то, что рассказал ему. Я тут же сел и описал обличительную проповедь отца Стефана и мою реакцию на нее. С легким сердцем я вернулся домой. Но то, что ожидало меня на следующей литургии, вызвало шок. <…> Придя в храм на литургию и поисповедовавшись, я отправился к причастию. Служил в то воскресенье отец Стефан. Когда я подошел к чаше, он не стал причащать меня, а попросил отойти в сторону и подождать. Когда он причастил всех, то подозвал меня на солею и объяснил, что причащать меня не будет, поскольку я жаловался на него митрополиту. Я не стал спорить, поскольку был ошеломлен — мне в голову не приходило, что священник может использовать причастие как орудие мести».