Горячо любимый мною старушечий хор. Тетя Клава большая, Клава маленькая. Неистовая регентша Ольга Михайловна. Маня, Маруся, Анна. Мужчины: Евгений из Загорска, с рокочущим басом, рокочущий же Тимофей — он пел вибрато, если так можно выразиться. Иногда вставал к нам Федор Кузьмич, строгий и праведный алтарник. Кузьма Обрамыч — прежде он звонил в колокола, я не застала этого, при мне он уже ходил с палочкой, его как бы клонило к земле.

В конце вечерни (служили вечерню, а после, сразу, литургию) оба хора сходились вместе у праздничной иконы. В середине — отец Александр. Пение — столь разные голоса — полнило воздух храма, делало его сложным, это было как бы веществом воздуха, какой-то особой плотностью пребывания. Как передать?..

Очень я это любила. А потом, днем, быстро превращавшимся в сумерки, — в тот год или другой, не помню, — приходил к нам в избушку отец Александр, смотрел в огонь, говорил с нами. О чем — этого я передать не смогу, помню ощущение переполняющего счастья… Делал нам глинтвейн на огне».

«Неистовая регентша Ольга Михайловна» начала писать доносы на отца Александра, поскольку именно его считала основателем второго хора, который называла «еврейским». В своих доносах она обвиняла отца Александра в намерении создать в Новой Деревне «не то греческую, не то еврейскую церковь». Досталось и старосте, которая стеной стояла за отца Александра. Начались вызовы в Совет по делам религий и к церковному начальству.

«Как раз в ту пору о. Александр рассказывал об алабинском периоде своей жизни и упомянул о добрых отношениях с местными властями, — вспоминает Зоя Масленикова о теме разговоров церковного начальства второй половины 70-х годов с отцом Александром.

— Ну вот, умели же вы с каждым найти общий язык. Что же с отцом Стефаном не нашли?

— Так ведь если я сидел и выпивал с милиционером, всё было легко и просто: передо мной хороший человек, и нет никаких преград, нас ничто не разделяет. А это сумасшедший. Никогда нельзя знать, что от него ожидать. Только что побеседовали с ним, договорились о чем-то, а при следующей встрече он ведет себя так, как будто никакой договоренности не было. Это непредсказуемое, неуправляемое поведение. От болезни, конечно. Тут полная несовместимость. Единственное остается — не обращать внимания, если не мешает».

Но отец Стефан все больше стремился проявить свою власть. В Загорске он получал немало антисемитской литературы наподобие «Протоколов сионских мудрецов» и все больше проникался мыслью о том, что русское православие губят сионисты и жидомасоны, проникшие в Церковь под видом священников и псевдобогословов. Отношение паствы отца Александра к настоятелю тоже не внушало радости отцу Стефану — по большей части им пренебрегали. В результате настоятель категорически запретил отцу Александру принимать свою паству в прицерковном домике и стал регулярно менять расписание служб, так что чада отца Александра, приезжавшие к нему на исповедь, часто попадали к отцу Стефану. По каждому ничтожному поводу настоятель резко выговаривал коллеге и писал на него доносы.