Я увидел основную, остро созвучную мне особенность его проповеди: он не просто делился своим духовным опытом, он делился своим осмыслением этого религиозного опыта.

И еще я впервые встретил человека, у которого вера не была похожа на заболевание, и я перестал бояться. Даже у Лихачева вера была не такая спокойная, надежная и позволяющая опереться.

И, наконец, он своим существованием за один раз примирил меня с моей верой в Бога, с православием, с необходимостью участвовать в церковной службе.

Так я повстречался с главным апостолом из той пары, которую сам Бог как бы послал проповедовать в мое селение. То, что о. Александр главный в этой паре, это поначалу я усвоил от Лихачева, но потом, после прочтения книг отца Александра „Истоки религии“, „Сын Человеческий“ и других, он прочно занял первое место не только впереди Лихачева, но и впереди всех. <…>

Основной целью общения было совместное чтение Евангелия, обсуждение по кругу и молитва. <…> Сразу возник некий порядок, обычай, обыкновение: комната, где собирались, сначала была пустынна. На столе свеча, Евангелие, какая-нибудь икона, чаша доброго вина. Комната как бы тоже готовилась к нашей встрече. Когда рассаживались, то некоторое время настраивались в молчании, потом начинали читать по очереди псалмы, отрывки из Библии и молитвы. Все мы, собравшиеся, были в состоянии религиозного поиска, но глубина этого поиска была очень разной.

Для многих поначалу было трудно принять, что это молитва. Для них Володя представлял это как психологическую настройку на дальнейший разговор о вечном. Потом кем-то читался евангельский отрывок. Отрывок выбирался заранее. Все всю неделю готовились, но ведущий особенно. И далее ведущий, поначалу это был сам Володя, говорил об историческом контексте, о смысле отрывка, о событии, с которым он связан, и самое главное — о том, что Бог говорит ему этим отрывком. А потом и все, по очереди, говорили о том, как этот отрывок отзывается в душе. После слова каждого (из участников общения) была пауза для тишины и молитвы. Когда каждый говорил, было заведено не прерывать человека, не задавать вопросов, а попытаться его услышать. И это было трудно, это воспитывало в нас что-то очень важное.

Лихачев очень любил литанию смирения, и временами каждый ведущий приносил свою литанию смирения, ведь все мы очень разные, и от разного мы хотим избавиться в себе. Было что-то постоянное в наших встречах (чтение Евангелия и обсуждение), но было и что-то меняющееся (молитва до и после, причем после — с чашей доброго вина), но всегда содержательное, исполненное смысла. В обсуждении Евангелия мы следовали методу Марцинковского[187]. Конечно, кто хотел, мог просто молчать, но о каждом говорившем или промолчавшем все вместе коротко молились так, как хотелось ведущему.