Итак, видя на шестьдесят третьем году своей жизни огромный монастырь и множество живущих с ним братий, равно и толпы людей, приводивших к нему различных больных и одержимых нечистыми духами, так что пустыня со всех сторон была наполнена людьми всякого рода, – видя все это, старец плакал ежедневно и с невероятною любовию воспоминал прежний образ жизни.

Когда братия спросили, что такое сокрушает его, он сказал: «Снова я возвратился в мир и получил свою награду во время своей жизни. Вот жители Палестины и соседние области считают меня чем-то важным; а я, под предлогом братской экономии в монастыре, имею кой-какую домашнюю рухлядь». Но братия, особенно Исихий, который с удивительною любовию чтил старца, стерегли его.

Когда он прожил так в слезах два года, известная Аристинета, о которой мы упоминали прежде, бывшая тогда уже женою префекта, но не имевшая ничего из обыкновенной префектам обстановки, пришла к нему с намерением идти от него и к Антонию.

«Хотел бы и я сам идти, – сказал он ей со слезами, – если бы не держали меня запертым в тюрьме этого монастыря и если бы была какая-нибудь польза от путешествия. Сегодня уже два дня, как весь мир лишился этого отца». Она поверила ему и не продолжала пути. А через несколько дней прибыл вестник – и она услышала о смерти Антония.

Другие удивляются чудесам, совершенным им, – удивляются и его невероятному воздержанию, знанию, смирению. А я ничему так не изумляюсь, как тому, до какой степени он мог пренебрегать славою и почетом. Сходились к нему епископы, пресвитеры, целые толпы клириков, монахов и благородных христианских женщин (великое испытание!), и не только отовсюду из городов и деревень простой народ, но и люди сильные, и судьи, чтобы получить от него благословенный хлеб или елей.

А он не думал ни о чем, кроме пустыни, так что назначил известный день для отъезда. Приведен был и осел (потому что, истощенный чрезмерным постом, он едва мог ходить); он употреблял все усилия, чтобы вырваться в путь.

Когда разнеслась молва об этом, казалось, будто Палестине назначены выселение и вакации: более десяти тысяч человек разного возраста и пола собрались, чтобы не пустить его. Он оставался непреклонным на просьбы и, разбивая песок посохом, говорил: «Не сделаю Господа моего лживым; не могу я видеть церкви ниспровергнутыми, алтари Христовы попранными, кровь детей моих пролитою».

Все присутствующие поняли при этом, что ему открыто нечто таинственное, чего он не хотел сказать, но тем не менее стерегли, чтобы он не уехал.

Тогда он решился, объявив об этом во всеуслышание, не принимать ни пищи, ни пития, пока его не отпустят. Спустя после этого семь дней, изнуренный постом и простившись с очень многими, он отправился наконец в Бетилий, сопровождаемый бесчисленным множеством людей; там, убедив толпы возвратиться, он выбрал сорок монахов, которые имели дорожные припасы и могли выступить в путь, соблюдая пост, то есть по захождении солнца.