Единственная работа Нахманида, которая обладает исключительно каббалистическим характером — это его комментарий к первой главе Йецира, в котором он пространно рассуждает о десяти сефирот; его подлинность, как я указывал в другом месте, несомненна[691]. Нахманид высказывается о фундаментальных учениях Каббалы, тем самым избавляясь от некоторых ложных, но часто повторяемых мнений о нём, что он никак не был связан с Каббалой и «едва ли может всерьёз считаться кабба-листом»[692]. Это мнение, очевидно, повлияло на предрассудок о том, что человек вроде Нахманида, хорошо сведущий в познаниях своего времени — галахических, философских и медицинских — едва ли может ввязаться в каббалистические наклонности, то есть, в «обскурантизм». Поскольку отрицать их нельзя, следует, по крайней мере, минимизировать. Такие авторы не смогли понять, что для Нахманида, великого рупора для авторитета традиции, Каббала представляла собой консервативную силу, в которой сливались традиция и созерцание тайн. В истории еврейской литературы Нахманид часто считается образцом «наиболее еврейского» духа; он был одним из испанских евреев, которые выражали глубочайшую приверженность к иудаизму в своё время и воплощали лучшее и высочайшее в нём. С точки зрения «чистого» иудаизма или чистой галахи действительно может показаться отклонением, что такой ясный ум, легко проникающий в самые запутанные галахические проблемы, окажется связанным с Каббалой. Но именно это измерение его личности следует постигнуть, если мы хотим понять явление. Без Каббалы и её созерцательного мистицизма Нахманид окажется столь же плохо понятым в еврейском контексте, как и (в христианском контексте) человек вроде Раймунда Луллия[693] (живший в Каталонии поколением позже, чьи учения проявляли много структурных аналогий с учением о сефирот), если проигнорировать его Ars contemplativa, в которой христианство достигает своей кульминации, и судить только на основе разнообразной деятельности во всех других возможных областях. С этой точки зрения комментарий Нахманида к Йецира, развивающий его концепцию Бога, имеет особую важность. Гностическое учение об эонах и неоплатоническое учение об эманации сочетаются, и мы видим, как хорошо они уживались с еврейским сознанием. Монотеизм Нахманида, еврейская окраска которого несомненна, не осознаёт противоречие между единством Бога и его проявлением в различных сефирот, каждая из которых представляет собой один из аспектов, в которых кабход Бога раскрывается Шехине. В своём комментарии к Торе, в котором он занимался только деятельностью Бога в Его творении, используя символы теософии, Нахманид смог избежать затрагивания этого ключевого вопроса; он обсуждал его только в документе, предназначенном для каббалистов.