Что касается того, в чем заключается подлинный трепет перед Всевышним, то р. Яаков-Йосеф из Полонного отставил нам следующее рассуждение Бешта:

«Если человек служит Творцу ради награды, то награда воздается по его делам: был ли он человеком свободным или обременённым заботами, служил ли он Творцу в радости или нет. Однако тот, кто служит Всевышнему из любви и желания творить Хесед (милосердие — П. Л.) и награду получает со стороны Хеседа. И известно, что Хесед — это воздействие, не имеющее пределов и ограничений, и его невозможно заключить ни в какие рамки…

Но и творя милость по отношению к Творцу человек может иметь намерение служит не ради награды, дабы его награда была безгранична. И это также будет называться „ради получения награды“…»[237]

Мысль Бешта порой парадоксальна, но именно так проявляется ее глубина, открывающая перед человеком новые горизонты для самопознания и самосовершенствования:

«Нужно учиться у всякого человека, даже у грешника. Ведь если тот так самоотверженно добивается осуществления низменных желаний, то как же можно не прилагать самоотверженных усилий в служении Творцу? И еще, если грешник совершает столько ухищрений ради мерзости, как не изыскать возможности, чтобы совершить доброе дело. Подобным же образом нужно учиться у шутов. Если те всячески принижают себя, достигая тем самым радости и веселья, чтобы заработать несколько грошей, как же должен радоваться тот, кто служит Творцу?!»[238].

Наконец, нельзя не заметить, что философия Бешта глубоко диалектична, и диалектика эта развивается на основе мысли, что в мире нет ни абсолютно чистого зла, ни абсолютно чистого добра, и на самом деле — «и это к добру».

«Дело здесь в том, — пишет р. Яаков-Йосеф опять-таки со слов Бешта, — что „нет на земле праведника, который творил бы благо и не погрешил бы“ („Коэлет“, 7:20), то есть невозможно, чтобы в том благе, которое творит человек, не было бы какого-то пристрастия или изъяна. И пояснил мой учитель, что против добра, в котором нет ни малейшего изъяна, восстает дурное начало. Но если дурное начало видит, что в том благе, которое человек совершил, есть некое пристрастие, это значит, что в этом благе есть доля зла, и тогда оно оставляет человека в покое и идет своей дорогой. И можно тогда спокойно завершить начатое, делая это ради Небес»[239].

Как видим, Бешт отнюдь не идеализирует человека и не требует от него, чтобы тот действовал исключительно из альтруистских побуждений (без некого постороннего «пристрастия»). Бешт был убежден, что даже если человек делает добро для кого-то, он в любом случае делает это, прежде всего, для себя.