Выйдя на остановку, Майский к удивлению своему отметил, что сегодня здесь было не очень много народу. Все последние дни он выезжал значительно позже, уже ближе к восьми, в часы пик, когда на остановке скапливалось сразу человек тридцать, а в битком набитые автобусы невозможно было попасть, не используя активно локти. Но сегодня, выйдя пораньше, Майский, похоже, имел возможность избежать давки. И действительно, когда подошел автобус, он смог зайти в него совершенно спокойно. Правда, свободных мест для сидения не было, но на это Майский не мог даже и рассчитывать.

Пройдя чуть дальше в салон, он как обычно спрятал свою левую руку в карман куртки, а правой взялся за приделанный к крыше поручень, одновременно держа в ней папку с документами. Но проехав несколько остановок, Майский стал уже сожалеть о том, что автобус оказался полупустой. Папка мешала ему, как следует ухватиться за поручень, отчего он пребывал в очень неустойчивом положении, то и дело, рискуя потерять равновесие и упасть; когда же автобус был битком забит людьми, то он мог вообще почти не держаться, просто потому, что его намертво зажимали со всех сторон, да и падать в этом случае ему было некуда. Но особенно его удручало то, что он прекрасно просматривался с любой точки автобуса: водитель вел быстро, резко поворачивая, останавливаясь и трогаясь, и Майскому казалось, что он ужасно глупо выглядит сейчас, стоя неуверенно, чуть не падая, при каждом маневре мотаясь из стороны в сторону. Он повернулся лицом по ходу движения автобуса (спиной к сидевшим сзади людям), весь сжался и совершенно себя устыдился. Вдруг набравший приличную скорость автобус, резко затормозил: теряя равновесие, Майский в несознательном рефлекторном порыве выкинул вбок свою левую руку, машинально пытаясь схватиться ею за одно из сидений, но обрубленное предплечье его только беспомощно соскользнуло по обшивке и он со всего маху рухнул на пол автобуса. Тут же сзади раздался громкий смех, который, впрочем, почти сразу превратился в еле сдерживаемые нервические ухмылки. Поднявшись, Майский снова вцепился в поручень и совершенно замер, не в силах ни оценить состояние своей одежды, ни оглянуться, чтобы посмотреть, какое воздействие произвело на окружающих его падение. Напрягшись всем телом и совершенно остолбенев, желал он пусть даже провалиться сейчас сквозь землю, но только бы не испытывать всего этого позора. Не шевелясь, доехал он до следующей остановки и, как только двери в автобусе открылись, спешно выскочить на улицу.

Сойдя на остановку, Майский тут же быстрым шагом пошел по тротуару, стремясь как можно скорее отойти от автобуса, и только когда тот проехал мимо, дальше по своему маршруту, сумел он немного успокоиться и остановиться. Осмотрев свою одежду, с недовольством отметил он, что брюки его, в результате падения, сильно испачкались в осенней грязи, но, не став отряхивать их, чтобы не размазать грязь, Майский так и пошел дальше. Преисполняясь глубоким негодованием, ругал он сейчас про себя «криворукого водителя», абы как управлявшего автобусом, и тех «бесстыдных хамов», которые столь откровенно смеялись над его падением. Злость его усиливалась еще и от того, что в результате этого происшествия он вышел на одну остановку раньше, чем требовалось, и сейчас вынужден был идти пешком.