∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙

Проснувшись от звона будильника в полседьмого утра, Майский отключил назойливый аппарат, нехотя поднялся и сел на кровати. Комната была погружена в кромешную тьму. Редко когда просыпался он в такую рань, и сейчас, сидя с закрытыми глазами на краю постели и опустив голову на грудь, Майский собирался с силами чтобы подняться. Врачебно-трудовая комиссия начинала работу в девять часов, но он нарочно встал значительно раньше: Майский хорошо представлял, что предстоит ему сегодня, и хотел подъехать хотя-бы часа за полтора, чтобы занять очередь. Он был записан, но кроме него записано было еще, наверное, человек тридцать, многим из которых, как он прекрасно знал, не суждено было попасть сегодня в кабинет.

В комнате установилась полнейшая тишина. Сквозь дрему поняв, что снова начинает забываться, и решив разом привести себя в чувства, Майский встал с кровати и включил люстру. Резкий яркий свет мгновенно залил все вокруг, до крайности встревожив его глаза. С силой зажмурившись, Майский закрыл лицо рукой, но быстро приспособился и, все еще продолжая щуриться, направился в ванну. Умывшись и приведя постель в порядок, он оделся и еще на раз внимательно просмотрел собранные загодя вечером документы, желая убедиться наверняка, что все было на месте; после чего с аппетитом, хотя и второпях, съел приготовленный накануне завтрак, представлявший собою очень толстый большой бутерброд и пол литра кефира, обулся, надел куртку и вышел из квартиры.

Оказавшись на улице, Майский сразу почувствовал, что сегодня ночью сильно приморозило. Была середина октября: кругом на земле и на крышах домов уже лежал снег, но не глубокий, сантиметров в пять, так что если бы выдалось пару солнечных деньков, он бы, возможно, и успел еще сойти, однако все последние дни стояла пасмурная, хмурая погода. Вот и сейчас, взглянув на небо, Майский нашел его затянутым густой пеленой, через которую с трудом пробивался лунный свет. Солнце еще и не думало вставать, отчего на улице было совсем темно.

Город, впрочем, уже просыпался: по дорогам спешили куда-то машины, а к автобусным остановкам потихоньку начали стекаться люди, в числе которых был и Майский. На следующий же день, после того как Павел Федорович сообщил ему о том, что отдал все деньги Теретникову, он заложил свою машину в автоломбард. За его драндулет предложили всего тридцать с небольшим тысяч, но как обидно не было Майскому отдавать автомобиль за такую низкую цену, он принял предложение, чтобы иметь возможность вернуть Марине занятые у нее деньги. Обстоятельства, в которых она оказалась, не позволяли ему задерживать долг и, кроме того, он прекрасно понимал, что, скорее всего, по-другому деньги достать нигде не сможет. Лишившись машины и не имея возможности оплачивать такси, Майский стал пользоваться общественным транспортом, поездки в котором были для него настоящим мучением, доставляя помимо неудобства физического еще и сильный эмоциональный дискомфорт.